Российская археология, 2023, № 1, стр. 165-177

Археологический памятник Калаи Кухна (Карон) находится в Дарвазском р-не Горно-Бадахшанской обл. Республики Таджикистан, в 2 км к востоку от кишлака Рузвай и в 8.5 км от районного центра, г. Калаи-Хумб. Он занимает склон горы, небольшую долину и холм в излучине р. Пяндж, напротив долины впадающей в Пяндж р. Джавай (на территории Афганистана). Расположен памятник на высоте 1500–1600 м над уровнем моря. Возможно, что в сочинениях арабских авторов с IX в. это место упоминается под названием “Карон” (Камалиддинов, 1996. С. 212–215).

Дарвазский археологический отряд под руководством академика АН Республики Таджикистан Ю.Я. Якубова исследовал Калаи Кухна (Карон) в 2012–2014 гг. Среди публикаций, посвященных памятнику, в настоящее время можно назвать описания памятника в журнале “Археологические работы в Таджикистане”, в которые включены интерпретации Ю.Я. Якубова и его датировки отдельных объектов (Якубов, 2016, 2019, 2020; Якубов и др., 2017), а также несколько статей об интерпретации и датировках объектов, условно названных в процессе раскопок “Панчманор” и “Айванный дом”, о монетных находках и предполагаемых строительных периодах на памятнике (Никитин, Смирнова, 2017, 2019; Смирнова, 2020).

Среди участников раскопок существуют разногласия относительно датировки памятника и отдельных объектов на нем. Ю.Я. Якубов предположил, что объект “Панчманор” мог быть заложен в кушанское время (Якубов, 2016. С. 151), фрагмент чаши из “Красного зала” Ю.Я. Якубов датировал VI–V вв. до н.э. (Якубов, 2019. С. 294). Мы же на основании анализа слоев на городище и нашей интерпретации “Панчманора” (мусульманской мечети-усыпальницы) и “Айванного дома” (мусульманский мавзолей) и их датировки предполагаем, что основные сохранившиеся объекты на памятнике, расчищенные в 2012–2014 гг., возведены не ранее конца XIV в. Исключение составляют привратная башня, тянущаяся от нее по линии З–В терраса из крупных камней, и стена вдоль восточного обрыва (рис. 1, 9, 11) (Никитин, Смирнова, 2017, 2019; Смирнова, 2020). В перечень объектов, найденных на памятнике и относящихся к позднему периоду его обживания, входят дворец на вершине южного холма, мавзолей “Айванный дом”, винодавильня, лестница в комплексе террас, “Красный зал” и мечеть-усыпальница “Панчманор”, окруженная системой террас.

Верхняя дата обживания этой территории не совсем ясна. В.В. Бартольд приводит сведения Махмуда бен Вали (первая половина XVII в.), что “только в 1047 г.х. (1637–1638 гг.) узбекам первый раз подчинилась крепость в области Хутталян, Калаи-Хум (Кала-и-Хумб, главный город Дарваза). Во главе узбеков был Бакы-аталак из рода о-йратов; владетель Шах-Гариб был убит, и его голова была отправлена в Бухару; вместо него был назначен, очевидно, в качестве вассала узбеков, его брат Шах-Кыргыз, с малых лет живший при узбецком дворе в Балхе” (Бартольд, 1963. С. 464). К сожалению, полного перевода всего текста “Бахр ал-асрар фи манакиб ал-ахйар” на русский язык нет. Рукописи с частями текста хранятся в Узбекистане, в Санкт-Петербурге в Институте Восточных рукописей АН и в India Office в Лондоне (Махмуд бен Вали, 1969. С. 323, 324). Сведения, приведенные В.В. Бартольдом, а также следы пожара в “Айванном доме” и “Красном зале” позволяют предположить, что либо к началу XVII в., либо в 30-е годы XVII в. Калаи-Кухна (Карон) был разрушен и заброшен, а жители перебрались в Калаи Хумб.

Письменных источников по истории средневекового Дарваза у нас немного. Самое раннее упоминание названия “Дарваз” найдено в рукописи Абд-ар-раззака Самарканди (1413–1482 гг.) в рассказе о событиях, относящихся к 784 г.х. (1381 г.), когда в осаде Келата Тимуром участвовали войска из Каратегина, Дарваза и Бадахшана (Кисляков, 1941. С. 56, 57). На русский язык фрагмент рукописи, относящийся к этим событиям, не переведен (Абд-ар-раззак Самарканди, 1941. С. 191). Больше всего сведений о Дарвазе можно найти в первой части рукописи “История Бадахшана”, написанной Санг-Мухаммад Бадахши в 1809 г., но самые ранние события, связанные с Дарвазом и упомянутые в нем, относятся к 1650‑м годам (Та'рих-и бадахшан, 1997).

В настоящее время о политической жизни Дарваза известно, что в начале XVI в. Дарваз был вовлечен в ожесточенную борьбу между узбеками и Тимуридами за контроль над Средней Азией. Власть над Дарвазом, а также над Бадахшаном несколько раз переходила из рук в руки до окончательной победы узбеков в 913 г.х. (1507 г.) (Ахмедов, 1982. С. 61, 73, 108, 109). Тем не менее похоже, что такой внешний контроль был лишь номинальным и северная часть Дарваза оставалась полностью независимой (Кисляков, 1945. С. 88, 89), чему способствовали относительная изоляция этой части Дарваза, отсутствие минеральных ресурсов и низкие урожаи в сельском хозяйстве. Примерно в середине XVII в. узбеки были изгнаны и была создана независимая династия с титулом “шах-и-Дарваз”. В то же время Яриды взяли под контроль Бадахшан в 1067 г.х. (1657 г.). После этого правители Бадахшана со столицей в Файзабаде стали основными соперниками Дарваз-шахов. Главными городами Дарваза были Кам и, дальше на севере, столица Калаи-Хумб, оба на берегу Пянджа (Grevemeyer, 1994).

Настоящая статья посвящена краткому описанию, интерпретации и предложению более точной, чем XIV–XVII вв., датировки создания системы террас, которые занимают значительную часть площади городища и окружающих его склонов, а также связанных непосредственно с ними построек.

На основании встроенной в одну из террас винодавильни, а также наблюдений в ближайших к памятнику кишлаках мы предполагаем, что это садовые террасы, которые формируют два сада – открытый и закрытый.

Сады XV–XVII вв. Самой ранней обобщающей публикацией по среднеазиатскому садоводству тимуридского времени, написанной на материале археологических исследований, была статья Г.А. Пугаченковой (1951). Автор приводит сведения о 14 известных садах Самарканда, большая часть которых заложена при Тимуре; около 20 садах Герата; садах при мавзолеях в Шахрисябзе, Туркестане и др.

Сады не возникали стихийно, у них была четкая планировка, а к их созданию привлекались приглашенные мастера. Как правило, в плане они представляли собой квадрат или прямоугольник. В Тимуридское время их обязательно обносили невысокой стеной. Нередко стена архитектурно оформлялась и украшалась изразцами. В Баги-Дилькуша углы фланкировались башнями-голубятнями, из которых открывалась прекрасная воздушная перспектива. Традиционно мусульманский сад – чор-баг – делился на четыре части осями, ориентированными по сторонам света. Внутри этих частей допускалось свободное расположение зелени – плодовых и обычных деревьев, цветов, душистых трав и т.п., подбору и сочетанию которых уделялось особое внимание. В садах строили различные легкие павильоны, парадные и интимные дворцы.

Существовал и иной вид сада с возвышенным рельефом, отличающийся террасообразным построением площадок, но с сохранением той же главной оси, завершаемой дворцом. Такова была планировка сада Улугбека, исследованного в 1941 г. и упомянутого Бабуром Чар-бага Дервиш-Мухаммад Тархана; аналогичную планировку Г.А. Пугаченкова отмечает у одного из садов Бабура в Кабуле. Террасная планировка сада была использована в иранских садах XVII в. – Хазар-Джериб Шах-Аббаса в Исфахане; начатый при Шах-Аббасе сад в Ашрзфе, разбитый на семи уступах; Баги-Тахт в Ширазе; caд Хусейн-хана в Хойе и др.

Так же была развита традиция возведения намогильных сооружений в саду. В качестве примера подобных построек, помимо прочих, Г.А. Пугаченкова приводит сад, распланированный Алишером Навои в Герате, называя его кульминацией феодальной садово-парковой архитектуры. В саду находились мавзолей, мечеть Кудисия, медресе, ханака, баня, больница (Пугаченкова, 1951).

Несколько общих слов посвящены садово-парковым комплексам Средней Азии в диссертациях М. Юсуповой (2000. С. 189–195), выявившей также несколько садов XVI–XVII вв., и Ахмада Тонди (2003. С. 50, 51), которые мало что добавили к разработкам Г.А. Пугаченковой и других исследователей.

Наработки Г.А. Пугаченковой использовал М. Бернардини, сравнивая сады Самарканда и Герата. По его мнению, модель, разработанная во времена Тимура и его преемников, в более позднее время имела успех как в сефевидском Иране, так и в могольской Индии (Bernardini, 1995. S. 237).

Хотя тип тимуридского сада и был перенесен Бабуром в Индию, тем не менее климат этой страны, в частности малое количество проточной воды, повлиял на его планировку. Сохранились основные элементы – чор-баг (четырехугольный партер) и каналы, которую создают формальную геометрическую сетку, но добавилась системы искусственных террас и неравномерность уровней между элементами сетки и клумбами, которые они окружают (Dickie, 1985. P. 128, 129). Наиболее приближенный к тимуридскому оригиналу индийский чахар-баг встречается разве только в Кашмире, где, как в Герате или Средней Азии, достаточно холодно зимой и существует гористый рельеф (Суворова, 2009. С. 31).

Сады в мусульманских странах ассоциировались с раем. Композиция чор-баг также полностью соответствует всем признакам сада в Коране (Назмиева, 2008; Рахимов, Файзуллаева, 2017). Именно поэтому в описаниях параметров идеального исламского райского сада исследователи часто обращаются к письменным и изобразительным памятникам (предметы средневекового декоративно-прикладного искусства, изобразительный материал, текстиль, монументально-декоративное искусство и т.п.).

В частности, К.Д. Рахимов и Н.Н. Файзуллаева предложили дробную типологию идеального сада (Рахимов, Файзуллаева, 2017). Ими выявлено четыре типа планировочных композиций таких дворцово-садовых комплексов: рельефные; равнинные; пейзажные свободной планировки; линейные.

К рельефному типу композиций, наиболее интересному для нас, относятся два вида. Один из них – главное здание дворца на поверхности рельефа с бассейном внизу, посередине чор-баг, вдоль главной оси – водный каскад. Территория сада огорожена стенами. Вода поднимается на поверхность холма с помощью водяной мельницы. Другой – планировочная композиция симметрично-центрического характера; садовый комплекс раскинут между холмами на небольшой ровной площадке. Главное здание садового ансамбля размещено в виде доминанты по центру четырехугольного партера. Доминанта разбивает четырехугольный партер еще на четыре маленьких квадрата.

Два вида равнинного типа композиции повторяют рельефный тип, но на ровной площадке. Третий вид – это планировочная композиция садового комплекса симметрично-центрического характера дворового садика частного традиционного жилого дома. Четырехугольный партер чор-баг располагался у главного здания жилища – традиционного парадного вида айвана. Небольшой хауз четырехугольной формы –доминанта по центру четырехугольного партера. Во всех трех случаях главными элементами объемно-планировочного решения были дворец (дом), четырехсторонний партер и бассейн. Как правило, все они располагались на единой главной оси.

Пейзажный тип композиции был трех видов: свободного объемно-пространственного планировочного решения естественного происхождения; также свободного композиционно-планировочного решения, но созданный по предварительно и заранее продуманной идее; пейзажно-регулярный, или садовый комплекс “смешанных композиций”. Последний вид – композиции свободной планировки, смешанные с регулярными садами строго симметричной планировки “чор-баг”, имеющие при этом четкие границы между собой.

Линейный тип композиции садовых объектов представлен хиябанами – уличными аллеями, которые нашли себе применение особенно в период Тимуридов (Рахимов, Файзуллаева, 2017. С. 91–98).

Говорить о хронологическом развитии типов тимуридского сада довольно сложно. Скорее можно увидеть, как создатели садов применяют весь опыт своих предшественников в рамках решения практических задач в каждом конкретном случае. Это важно отметить в рамках хронологии рассматриваемого памятника (XIV–начало XVII в.), поэтому дарвазские садовые террасы первой половины этого периода (конец XIV–XV в.) можно сопоставлять с садами Средней Азии и Афганистана, второй (XVI–начало XVII в.) – с могольскими садами Индии.

Описание террас. В контексте комплекса Калаи Кухна под “террасой” понимается горизонтальная земляная площадка, вертикальный откос которой облицован камнями с плоской гранью. Почти вся площадь памятника оформлена террасами разной высоты. Следы их можно наблюдать и на склонах вокруг городища. Анализ системы террас позволяет функционально разделить нижнюю часть памятника на две части – жилую, относящуюся к дворцу (закрытый комплекс с красным залом и лестницей) и мемориально-парковую, сформированную вокруг мечети-усыпальницы “Панчманор” и включающую мавзолей “Айванный дом” (рис. 1).

Часть террас – закрытый блок террас – расположен к западу от дворцового холма, представляет собой самостоятельный объект (рис. 1, 2; 2). Это большой котлован размерами 74 × 46 м и глубиной около 7–8 м. Стены котлована (откосы террас) оформлены небольшими круглыми полуколоннами – полукруглый земляной выступ в откосе, облицованный камнем. Внутри расположены три параллельные друг другу низкие разной ширины террасы, которые хорошо читались на поверхности и до раскопок. К нашему приезду в 2014 г. котлован уже был вычищен крупной техникой, а северная стена террасы к востоку от красного зала зимой 2013/2014 г. обвалилась и была отстроена заново с искажением от первоначального плана в 0.5 м. Насколько высота внутренних террас в котловане соответствует нынешнему виду котлована, не ясно. Мы имели возможность наблюдать и частично участвовать лишь в расчистке жилого помещения, из-за цвета обгоревших после пожара стен условно названного “красный зал”, который находится в северо-западном углу (рис. 1, 4). Рядом с красным залом были видны выложенные камнем канавки и другие конструкции, поверх которых после раскопок была возведена сцена в ахеменидском стиле, на которой давали концерт в честь приезда президента Таджикистана.

В юго-западной части закрытого блока террас расположен комплекс из построек лестницы (рис. 1, 1; 3). Попасть на территорию котлована с террасами можно было только через лестницу. Лестничный комплекс состоит из коридора с семью ступеньками-площадками, вдоль южной стены которого тянется узкая суфа. На нижней площадке над суфой в стена расчищена ниша. С этой площадки ведет проход в прямоугольное помещение с тремя широкими суфами одинакового уровня и небольшой трехступенчатый спуск собственно в сад. Общая длина построек – 25.3 м. По-видимому, первоначально жилым помещением в этом саду было только помещение с тремя суфами в комплексе лестницы.

Красный зал расположен в северо-западном углу котлована. Он представляет собой жилое помещение с типичными для памирских домов разноуровневыми суфами (рис. 1, 4). Помещение было пристроено к боковой стене котлована позже. Кладка его отличается от выкладки стен котлована, а также от стен мавзолея “Айванный дом” и мечети-усыпальницы “Панчманор” и сходна с кладкой стен дворца. Судя по отчету Ю.Я. Якубова, террасы и красный зал частично перекрывают какие-то более ранние помещения, расчищенные в 2016 г. (Якубов, 2020. С.192). Красный зал и дворец, расположенный выше на 110 м, мы относим к третьему строительному периоду городища (Никитин, Смирнова, 2019). Вокруг котлована, на склонах горы читаются следы еще нескольких террас.

В соответствии с типологией, предложенной К.Д. Рахимовым и Н.Н. Файзуллаевой, закрытый комплекс террас с красным залом и лестницей максимально близок к третьему виду “равнинного” типа композиции сада, характерному для частных домов. Жилое помещение в комплексе лестницы, очень низкие ступени широких параллельных террас, доминирующее углубление в центре, где была зачищена квадратная каменная выкладка (хауз? фундамент павильона?), замкнутость и высота стен, окружающих весь комплекс, указывают на некоторую интимность этого сада. Но все же этот садовый комплекс не соответствует классическому чор-багу. Очень отдаленно своим параллельным расположением террас и полуколоннами, украшающими стены, он напоминает сады Бабура в Кабуле, однако здесь нет центрального канала или аллеи, симметрично делящей сад.

Остатки открытого сада состоят из системы террас вокруг “Панчманора”, размерами 106 × 62 м, большого поля (250 × 60 м) и системы террас, имитирующих фортификацию с юга большого поля. Высота сохранившихся “фортификационных” террас – от 5 до 8 м (рис. 1, 4, 5). С севера сад, по-видимому, ограничивали древние террасы из крупного камня, тянущиеся от входной башни (рис. 1, 9).

В этом саду расположена винодавильня, ее конструкция вытянута по линии З–В. Южная сторона частично снесена бульдозером во время работ по благоустройству территории городища осенью 2013 г. На панорамной фотографии, сделанной в 2013 г. до разрушения объекта, видно, что холм с винодельней был Г-образной формы, т.е. вся конструкция, вероятно, была такой же. Общая длина остатков винодельни – 12.8 м, ширина – 4 м. Частично сохранились четыре площадки, все они несколько различаются по конструкции и разделены либо высотой уровня выкладки, либо стеночками. Однако, судя по всему, они сделаны одновременно. Признаки их возможной разновременности не найдены. Расчищен давильный пресс; фрагмент пресса, отколотый бульдозером, поставлен на место и прикреплен цементом к основной части пресса; найдено также три куска прессов или чанов для давления винограда. Один из них, со следами мха, вероятно, лежал на поверхности земли; второй – отколот бульдозером, вероятно, от пресса, находившегося в снесенной части; место находки третьего куска не известно (рис. 6).

Систему террас формировали вокруг “Панчманора”, вероятно, из земли, извлеченной из котлована при создании закрытого сада (не менее 23 тыс. м³). Возможно, тогда же повело стены “Панчманора”, поэтому были сделаны заклады в его арках и уровень земли вокруг него был поднят на 1.5 м, что можно увидеть в графической фиксации западного фасада “Панчманора”, опубликованной в посвященной ему статье (Смирнова, 2020. С. 178. Рис. 4). В 2019 г. у северного фасада и в нем “Панчманора” частично расчищена система кубуров – составных керамических труб для подачи воды. От “Панчманора” к востоку в сторону большого поля, расположенного вдоль “фортификационных” террас, ведет лестница из нескольких ступенек (рис. 7).

Мавзолей “Айванный дом” никак не связан с каменными выкладками террас, по грунту тоже не было возможности это проследить, можно лишь отметить, что в какой-то момент проход в полуподземное помещение мавзолея был заложен (Никитин, Смирнова, 2017).

Открытый сад в рамках типологии К.Д. Рахимова и Н.Н. Файзуллаевой, скорее всего, соответствует второму виду рельефного типа композиции сада симметрично-центрического характера. Доминирующий объект, возвышающийся над самой высокой террасой, не дворец, а мечеть-усыпальница “Панчманор”, что с учетом мавзолея “Айванный дом”, стоящего в северо-западном углу, делает этот сад мемориально-парковым комплексом. С восточной стороны от “Панчманора” к большому полю ведут ступеньки лестницы, которая, возможно, начинала центральную аллею или подходила к каналу, разделявшему большое поле на две части. Архитектурный разрез по линии В–З показывает уклон поверхности до 10 м. К сожалению, поверхность большого поля была в 2014 г. не один раз выровнена трактором, да и в советское время на поле проводились пахотные работы. Однако если этот уклон не природный, то можно предположить, что на этом поле могла располагаться система садовых террас, подобных террасам в садах Бабура, или же раскинут сад равнинного типа композиции.

Наиболее зрелищная сохранившаяся система террас – вдоль южного края поля. Угол одной из террас, которая возвышалась над полем, был оформлен в виде башни (рис. 1, 6), что могло быть той самой “башней с голубятнями”, о которых писала Г.А. Пугаченкова (см. выше). Подобного рода выступающий террасный угол, оформленный башней, можно увидеть в кашмирском Шалимар-баге (1633 г.) (Petruccioli, 1995. S. 253, 260). Далее к востоку расположена терраса, оформленная, словно крепость, контрфорсами (рис. 1, 3; 8). Затем идет линия террас с двумя угловыми высокими террасами, между которыми расположены три длинных невысоких террасы. Аналогию такой сложной системы, сочетающей в себе несколько невысоких и высоких угловых террас, можно увидеть в реконструкциии Нишат-бага (1619 г.) в Кашмире (Petruccioli, 1995. S. 253).

Значение тимуридского и могольского садов как исторического источника. Выше уже отмечался масштаб работ, который был необходим для создания таких садов. Ландшафтный дизайн с конца XIV и до середины XVII в. – это сфера заботы правителя, что в глазах исследователей придает ему особое значение. Одни видят в тимуридских и могольских садах воплощение определенных религиозных и политических идей времени их создания, другие – отражение явлений, происходящих в обществе.

Некоторые взгляды исследователей связаны с теологическим термином “рай”, который в Коране обозначается словом “ал-Джанна” – сад, происходящим от арабского “джанн”, первичное значение которого – “укрывать” (Назмиева, 2008. С. 45). Райскую символику видят как в отдельных деталях сохранившихся садов, так и в общей концепции (Dickie, 1985. Р. 131; Moynihan, 1988. P. 135, 142, 145; Bernardini, 1995. P. 246; Koch, 1997. P. 156, 157; Назмиева, 2008. С. 47; Суворова, 2009. С. 31; Козлова, 2017. С. 47; Рахимов, Файзуллаева, 2017). “Как земное воплощение рая, сад олицетворяет собой весь мир – видимый и невидимый… Сад становился моделью, образцом космоса и социума…” (Суворова, 2009. С. 29).

Д. Уилбер полагал, что тимуридский сад отражал одну из сохранившихся традиций умирающего в Азии кочевого образа жизни (Wilber, 1979. P. 128). М. Бернардини тоже видит в садах компромисс между кочевой и оседлой сторонами иранской культуры. По его мнению, Тимур принял идею столицы, постоянной правительственной резиденции в Самарканде, но “кочевал” по периферии. В результате иранские сады стали лагерными площадками и, наконец, с ростом числа палаток приняли вид, отличающий их от типа традиционного иранского сада. Кочевой элемент слился с иранской оседлостью, и сад тимуридов превратился в агрокультурный комплекс с системой орошения и производства плодовой продукции (Bernardini. 1995. S. 244). Л. Голомбек также отмечает функцию сада как лагеря, который при монголах не только служил практической цели, но и был предпочтительным местом для важных церемоний и праздников, и поскольку такова была практика, и практика со временем превратилась в традицию (Golombek, 1995. P. 141).

Интересна точка зрения Л. Голомбек на поводы, по которым Тимур строил сады в Самарканде. Опираясь на письменные источники о жизни и передвижениях Тимура, она предполагает, что он строил сады по случаю бракосочетаний, в основном своих, и в одном случае своего внука. История каждого сада тесно связана с историей женщины, которая в нем жила (Golombek, 1995. P. 143–145).

Сходство в образе жизни Тимура можно найти в действиях его потомка Бабура 100 лет спустя. Основатель Могольской империи также предпочитал сады дворцам. Он строил свои сады в Индии вне цитаделей или крепостных дворцов домогольских правителей в сознательной оппозиции к ним, как символы присвоения земли и знаки территориального контроля (Moynihan, 1988. P. 136, 137; Wescoat, 1991; Koch, 1997. P. 143; Суворова, 2009. С. 28; Козлова, 2017. С. 47, 48).

Потомки Бабура строили сады во дворцах, а позже сам дворец задумывали как сад, становившийся непосредственным воплощением самого Великого Могола (Koch, 1997. P. 153–159). В конце XVII – начале XVIII в. сады в Индии переходят в сферу заботы женщин правящей семьи, превращаясь в места развлечений и праздного времяпровождения (Koch, 1997. P. 147; Козлова, 2017. С. 55).

Датировка садовых террас. Создание комплекса садов соответствует второму строительному периоду мечети-усыпальницы “Панчманор”, когда были сделаны заклады в его арках и лестнице. Сам “Панчманор” по комплексу признаков был датирован нами в широких пределах – концом XIV–XV в. Однако аналогии основному признаку “Панчманора” – композиции фасада – можно отнести к периоду между 1430–1469 гг. (Смирнова, 2020. С. 183). Основываясь на этих археологических данных, будет наиболее корректно отнести самое раннее время создания садов к рубежу XV–XVI вв. Некоторые прямые аналогии остаткам дарвазского сада (башни и “фортификационным” террасы) в Кашмире указывают на начало XVII в. Однако датировать сады Калаи Кухна началом XVII в. не позволяет предполагаемое время разрушения памятника. Создание здесь комплекса садов совпадает с отмеченным Дж. Гревемейером появлением в Дарвазе узбеков в начале XVI в. (Grevemeyer, 1994), и, по всей видимости, садовые террасы на памятнике можно датировать XVI в.