Российская археология, 2022, № 3, стр. 168-184

Усть-Альминский некрополь расположен в юго-западной части Крымского полуострова, на левом возвышенном берегу р. Альма у места ее впадения в Черное море (рис. 1, врезка). В непосредственной близости, к северо-востоку от некрополя находится связанное с ним Усть-Альминское позднескифское городище, возникшее “не ранее второй пол. II в. до н.э., а точнее – на рубеже II/I в. до н.э.” и прекратившее существование в III в. н.э. (Высотская, 1994. С. 12, 145).

Некрополь был открыт в 1964 г., а его систематические раскопки начались в 1968 г. и продолжаются поныне. К настоящему времени здесь открыто и изучено более 1300 погребальных сооружений (грунтовых склепов и могил) с останками умерших людей и несколько десятков конских захоронений. Большинство выявленных объектов относится к концу II в. до н.э. – первой пол. III в. н.э., но открыто и несколько более поздних погребений, относящихся к эпохе Великого переселения народов.

Полевые исследования памятника продолжаются, и точные его границы пока не определены. Имеющиеся данные позволяют предварительно определить площадь некрополя в пределах 30 000–35 000 м², что дает возможность говорить о нем как об одном из самых крупных грунтовых позднескифских могильников Крыма.

Раскопки Усть-Альминского некрополя в 2019 г. проводились совместной экспедицией Института археологии Крыма РАН и Историко-археологического музея-заповедника “Неаполь Скифский”. В результате этих работ в юго-восточной части некрополя была исследована территория площадью около 600 м², изучено 84 погребальных сооружения (73 могилы и 11 грунтовых склепов), а также 7 конских могил. Проведенные исследования дали новую информацию, дополняющую и уточняющую сформировавшиеся прежде представления о памятнике.

Важным событием стало обнаружение нескольких объектов, относящихся к раннему, малоизученному периоду функционирования могильника (вторая пол./конец II в. до н.э. – первая пол. I в. н.э.).

Склеп 1191 (рис. 1, 2) Т-образной планировки состоял из входной ямы размерами 3.45 × 1.40 м и почти овальной погребальной камеры размерами 2.38 × 2.95 м, примыкавшей к ней с северо-запада. Дно камеры располагалось на глубине 3.29 м от уровня современной поверхности, на 0.59 м ниже дна входной ямы.

Заполнение входной ямы состояло из переотложенной материковой глины и мелких обломков песчаника. Дно имело выраженный уклон в сторону камеры, у входа устроена небольшая горизонтальная площадка. На позднем этапе использования склепа общая длина входной ямы была сокращена, уровень ее дна повышен, половина пространства преграждена кладкой из плитчатого песчаника на грязевом растворе. Под подошвой кладки прослежено первоначальное заполнение входной ямы из плотной материковой глины мощностью до 1 м. На первом этапе использования склепа входное отверстие закрывали крупной каменной плитой, позднее доступ в камеру осуществлялся в обход основной плиты, через небольшой лаз, перегороженный еще одной, уже небольшой каменной плитой.

Склеп был ограблен в конце прошлого века. Грабители прокопали западную часть входной ямы и обрушенный свод камеры, а затем ее заполнение до дна в центре и у дальней стенки. В склепе выявлены останки не менее 8 человек и захоронение собаки. Часть погребений оказалась разрушенной грабительским перекопом, но, судя по сохранившимся in situ останкам, кости некоторых захоронений были смещены со своего первоначального расположения уже в древности.

Склеп 1220 (рис. 3, 4) Т-образной планировки. Его входная яма размерами 2.66 × 1.37 м с северо-западной стороны завершается камерой овальной формы размерами 1.48 × 2.36 м. Дно камеры расположено на глубине 3.05 м от уровня современной поверхности, на 0.82 м ниже дна ямы. Заполнение входной ямы состояло из переотложенной материковой глины с примесью галечника. В торцовой юго-восточной стенке ямы устроены две широкие ступени для спуска, дно до входного отверстия почти горизонтально. Вход в камеру заложен крупной плитой песчаника, укрепленной с внешней стороны мелкими камнями, свод камеры обрушился в древности. В склепе выявлены останки 9 человек, расположение которых позволило разделить их на три условных яруса. Почти все погребения сохранились в непотревоженном виде.

Склеп 1225 (рис. 5–8) представлял собой погребальное сооружение с одной входной ямой размерами 2.93 × 1.40 м и двумя погребальными камерами, одна из которых (основная) расположена к северо-западу по оси ямы, а вторая (боковая) вырублена в боковой юго-западной стенке перпендикулярно этой оси.

Торцовая юго-восточная стенка входной ямы оформлена в виде крутого наклонного спуска, переходящего в пологое дно, понижающееся по направлению к основной камере. Большая часть входной ямы была заполнена крупным и мелким камнем с примесью материковой глины, верхняя часть ее заполнения представляла собой переотложенную стерильную материковую глину. Входные отверстия обеих камер закрывали массивные каменные плиты, своды оказались обрушенными в древности.

Основная камера размерами 1.93 × 2.38 м очертаниями напоминает овал, но с выраженными углами у прямой юго-восточной стенки. Ее дно расположено на глубине 3.55 м от уровня современной поверхности, на 0.71 м ниже дна входной ямы. Для спуска в камеру под входным отверстием имелась небольшая ступень. Всего в основной камере выявлены останки не менее 6 человек. Кости ранних захоронений находились на дне в перемешанном виде, лишь отдельные длинные кости рук и ног лежали в анатомическом порядке. Поверх этого горизонта располагались костяки двух последующих захоронений.

Вторая, боковая камера отличалась большими размерами (2.72 × 2.92 м) и выраженными углами, придающими ей форму неправильного четырехугольника. Ее дно находилось на глубине 3.32 м от уровня современной поверхности, на 0.92 м ниже дна ямы у входного отверстия. В юго-западной стене была устроена неглубокая ниша, предназначенная для совершения первых захоронений.

В боковой камере обнаружены останки не менее 23 погребений, условно разделенных на 6 ярусов. Большинство погребений сохранилось в непотревоженном состоянии, но целостность как минимум двух из них, относящихся к нижнему ярусу, оказалась нарушенной при совершении последующих захоронений, а их кости были смещены к стенкам.

В обеих камерах склепа 1225 под костяками обнаружены плоские камни средних размеров, которые служили для выравнивания и фиксации гробов и колод, следы которых прослежены в виде полос и пятен органического тлена.

В упомянутых грунтовых склепах обнаружено множество находок. Наиболее многочисленными из них являются бусы, выполненные из полихромного и монохромного стекла, гагата и сердолика, в меньшем количестве присутствуют бусы из так называемого египетского фаянса. Изделия из янтаря являются относительно редкими. В склепе 1191 (погребение 3) найдена всего одна бусина из этого материала, а в склепе 1220 их нет вообще. Зато в самом позднем погребении 1, совершенном в основной камере склепа 1225, они представлены 26 экземплярами, еще 2 янтарные бусины, вероятно, относящиеся к этому же набору, найдены при разборке костяков.

В качестве украшений использовались бронзовые проволочные серьги (рис. 3, 3, 4; 7, 7, 14), бронзовый, железный и серебряный перстни (рис. 6, 15; 7, 11, 16, 22), а также браслеты из бронзовой проволоки с завязанными или заходящими один за другой концами (рис. 1, 1, 2; 3, 1, 2; 4, 3, 4; 8, 5, 13), носившиеся как на запястьях, так и на щиколотках. Детали костюма представлены пряжками (рис. 4, 10; 6, 6; 8, 1, 20д) и фибулами (рис. 2, 5, 6; 4, 11; 6, 14, 20; 7, 12, 21, 23; 8, 9, 19, 20в, г).

В ряде захоронений встречены вещи, характерные для позднескифских погребений Крыма II–I вв. до н.э. и представляющие устойчивый набор элементов мужской поясной гарнитуры (Зайцев, 2011. С. 587–591). В их числе железный пластинчатый наконечник (рис. 2, 12), портупейные крюки (рис. 2, 11; 4, 12), соединительные кольца (рис. 4, 9), рамчатая пряжка (рис. 4, 10) и пряжка в виде кольца с выступом (рис. 8, 20д).

Пластинчатые предметы треугольной формы из согнутых металлических пластин, подобные железному изделию из склепа 1191 (рис. 2, 12), считали наконечниками ремней (Сымонович, 1983. С. 95) или пояса (Дашевская, 2014. С. 30, 31), наконечниками кожаных ножен (Зайцев, Мордвинцева, 2004. С. 182; Зайцев, 2011. С. 585, 591. Рис. 2, 34–36) или допускали их использование в тех и в других целях (Пуздровский, 2007. С. 72). Они известны среди находок из Неапольского (Сымонович, 1983. Табл. XXXVIII, 37–41), Битакского (Пуздровский, 2007. Рис. 32, 4; 34, 17; 36, 4, 8, 9), Дмитровского (Зайцев, Мордвинцева, 2003. Рис. 5, 1–5) и Капак-Ташского (Пуздровский, 2007. Рис. 52, 2, 3) могильников, из варварских святилищ у перевалов Гурзуфское Седло (Новиченкова, 2015. Рис. 98, 13) и Туар-Алан (Гаврилов, Труфанов, 2014. Рис. 24; 25). Такие же изделия, обнаруженные в некрополе Беляуса, выявлены в комплексах, один из которых отнесен в публикации ко II в. до н.э., а остальные датированы второй пол. и последней четв. II в. до н.э., а также концом II – первой пол. I в. до н.э. (Дашевская, 2014. С. 27, 30, 32, 33, 36, 37, 42. Табл. 50, 37; 62, 12; 69, 18; 74, 16, 17; 82, 4; 86, 18; 90, 9; 99, 11, 12). Высказано предположение о том, что рассматриваемые наконечники использовались варварским населением Крыма именно в середине II – первой пол. I в. до н.э. (Зайцев, Мордвинцева, 2004. С. 182).

Найденные в склепах портупейные крюки изготовлены из железа, но имеют различную форму. Один из них, происходящий из склепа 1191 (рис. 2, 11), представляет собой слабоизогнутый железный стержень, один из концов которого загнут в виде крюка, а другой расплющен, с внутренней стороны имеется Т-образный выступ. Аналогичные экземпляры известны в числе находок из некрополя Неаполя скифского (Сымонович, 1983. Табл. XVII, 1), Битакского могильника (Зайцев, Мордвинцева, 2003. Рис. 5, 9) и святилища Туар-Алан (Гаврилов, Труфанов, 2014. Рис. 21, 4, 9).

Второй крюк, найденный в склепе 1220/9 (рис. 4, 12), тоже изготовлен из железа, но отличается оригинальной конструкцией. Судя по характерным отпечаткам древесины, это было комбинированное изделие, состоявшее из пластинчатого крюка, закрепленного на деревянном стержне посредством двух стержней-заклепок (рис. 4, 12а). Найденный рядом Т-образный железный элемент (рис. 4, 12б) крепился к дереву отдельно в соответствующем месте. Близкие по форме пластинчатые крюки датировались концом II – I в. до н.э. (Михлин, 1980. С. 202) или II – рубежом II–I вв. до н.э. (Зайцев, Мордвинцева, 2003. С. 149). Согласно уточненным данным, подобные изделия характерны для варварских захоронений Крыма середины II – первой пол. I в. до н.э., в более позднее время встречаются редко, а их форма упрощается (Зайцев, Мордвинцева, 2004. С. 182).

К числу элементов поясного набора относится бронзовая пряжка в виде четырехугольной рамки с вогнутыми продольными сторонами и полусферическими выступами на углах, обнаруженная в склепе 1220/9 (рис. 4, 10). Известные пряжки этого типа имеют Г-образный выступ в виде стилизованной птичьей головы, у рассматриваемого же изделия на его месте имеется лишь небольшая выпуклость, вследствие чего можно предположить, что он обломан, а место слома заглажено. Такие пряжки выявлены в некрополе Беляуса в погребениях (могилы 1, 29, 39), отнесенных в публикации к последней четв. II в. до н.э. и к концу II – I в. до н.э. (Дашевская, 2014. С. 14, 27. Табл. 8, 12; 50, 27; 69, 10), в Восточном некро-поле  Неаполя скифского (Сымонович, 1983. Табл. XXXIX, 27) и в кургане у городища Кермен-Кыр (Пуздровский, 2007. Рис. 50, 5). Похожая пряжка происходит из Битакского могильника (Пуздровский, 2007. Рис. 36, 7). Показательны сочетание этой пряжки в одном наборе с четырьмя бронзовыми кольцами (рис. 4, 9) и их очевидные европейские аналогии (Зайцев, 2011. С. 588, 589, 591).

В склепе 1225 найден фрагмент железной пряжки в виде кольца с заостренным стержневидным выступом (рис. 8, 20д). Такие пряжки, происходящие из погребений, датирующихся в границах II–I вв. до н.э., найдены при исследовании многих крымских памятников (Неаполь, Битак, Кермен-Кыр, Капак-Таш, Беляус и пр.) (Сымонович, 1983. Табл. XXXIX, 1–3, 5, 10, 15, 19, 24, 25; Пуздровский, 2007. Рис. 37, 4, 19; 38, 10; 51, 8, 9; 52, 10; 55, 12–14; Зайцев, 2011. С. 589, 590. Рис. 2, 43, 45).

В обеих камерах склепа 1225 найдены пряжки трехчастной конструкции, вытеснившие из употребления монолитные изделия. Одна из них, представленная бронзовым изделием с подкововидной рамкой и подвижным язычком (рис. 8, 1), найдена среди остатков захоронений нижнего яруса в боковой камере. Высказано предположение о том, что появление таких пряжек у варварского населения Крыма относится к рубежу II/I вв. до н.э., а их распространение приходится на первую пол. I в. до н.э. (Зайцев, Мордвинцева, 2003. С. 148; 2004. С. 182. Рис. 8, 29–31). Мнение о более позднем начале попадания подобных пряжек в крымские захоронения (“во второй половине или в конце I в. до н.э. – начале I в. н.э.”) (Труфанов, 2004а. С. 168) было подвергнуто критике (Масякин, 2007. С. 130). Аналогичные изделия выявлены в погребениях мавзолея Неаполя скифского, отнесенных к первой пол. I в. до н.э. (Зайцев, 1995. С. 209, 213, 215; 1997. С. 165) и в одном из склепов Неапольского могильника, датированном автором публикации I в. до н.э. (Сымонович, 1983. С. 46). Подобные находки известны среди материалов исследования Тавельских курганов (Труфанов, 2004б. Рис. 2, 25–27) и некрополя Капак-Таш (Пуздровский, 2007. Рис. 52, 11), обнаружены в святилищах Гурзуфское Седло (Новиченкова, 2015. С. 60. Рис. 98, 5, 6) и Туар-Алан (Гаврилов, Труфанов, 2014. Рис. 29, 6–8). Пряжки этой формы уже встречались в Усть-Альминском некрополе. Погребения из склепа 390, сопровождавшиеся подобными изделиями, были отнесены к концу II и к первой пол. I в. до н.э. (Зайцев, 1997. Рис. 2, 9; 3, 10, 14). Вместе с тем некоторые находки происходят из комплексов (Высотская, 1994. Табл. 10, 26; 30, 26), хронологическая позиция которых более поздняя, что позволяет допускать длительное бытование подобных изделий.

Еще одна бронзовая пряжка такой же трехчастной конструкции, отличающаяся, однако, несколько иной формой, обнаружена среди вещей предпоследнего погребения, совершенного в основной камере склепа 1225. Это изделие с вытянутой рамкой, сужающейся в средней части, и столь же длинным язычком (рис. 6, 6).

Следует упомянуть еще об одной находке. Это двухчастное железное изделие с круглой рамкой и подвижным язычком, сохранившееся в виде фрагментов и могущее являться как круглорамчатой пряжкой, так и застежкой-сюльгамой (рис. 8, 14).

Значимыми для выяснения датировки погребальных сооружений являются обнаруженные в них фибулы. Наиболее ранние застежки Усть-Альминского некрополя, выявленные в прежние годы, представлены фибулами среднелатенской схемы, что в полной мере относится и к находкам 2019 г.

Железная фибула с треугольной бронзовой ножкой (рис. 2, 6) может быть соотнесена с застежками, узкая датировка которых определена как “вторая пол. 2 в. до н.э.” (Зайцев, Мордвинцева, 2004. С. 181, 182), а широкая – в границах “второй половины или последней четверти II – I в. до н.э.” (группа 2, серия IV) (Кропотов, 2010. С. 57, 58). В частности, к концу II в. до н.э. было отнесено погребение с такой фибулой из Беляусского могильника (Михлин, 1980. С. 202). Отличие усть-альминской фибулы от формально близких застежек в том, что она состоит из двух частей, выполненных из разных металлов, причем трудно определить – является ли это результатом починки, или же изделие изначально задумывалось как биметаллическое. Кроме того, треугольная ножка данной фибулы имеет продольное ребро жесткости, тогда как у других застежек ножки обычно гладкие.

К другому типу изделий относятся бронзовые проволочные фибулы с завязанной ножкой и с четырехвитковой пружиной, найденные в обеих камерах склепа 1225 (рис. 6, 14; 8, 9, 19). В предыдущие годы подобные фибулы уже были встречены в нескольких захоронениях Усть-Альминского некрополя (Высотская, 1994. Табл. 1, 20; Зайцев, 1997. Рис. 2, 2). Замечено, что такие застежки, называемые изделиями “беляусского” варианта (Михлин, 1980. С. 200, 201. Рис. 4, 4–9), получили преимущественное распространение в Северо-Западном Крыму при почти полном их отсутствии в предгорной части полуострова. Комплексы Беляусского могильника с такими фибулами в свое время датировались первой пол. I в. до н.э. и “в пределах I в. до н.э.” (Михлин, 1980. С. 201). Впоследствии среди подобных фибул было предложено различать еще и изделия особого “кара-тобинского” варианта с датировкой в пределах второй пол. I в. до н.э. (Внуков, Лагутин, 2001. С. 117. Рис. 2, 17), но принципы этого выделения остались не указанными. Тем не менее в монографии А.Е. Пуздровского приведены авторские датировки отдельно для каждого из вариантов: “вторая – третья четв. I в. до н.э.” для “беляусского”, “середина I в. до н.э. – рубеж эр” для “кара-тобинского” (Пуздровский, 2007. С. 81). В типологии фибул сарматской эпохи, разработанной В.В. Кропотовым, все застежки рассматриваемой конструкции и формы отнесены к одному “беляусскому” варианту (группа 2, серия II, вариант 2), а их общая датировка определена в рамках второй пол. I в. до н.э. (Кропотов, 2010. С. 48, 50. Рис. 21, 7–10). С другой стороны, было высказано предположение и о более ранней дате их бытования: в частности, о том, что погребение 5 (Кара-Тобе) с такой фибулой “относится ко второй пол. 2 – рубежу 2–1 вв. до н.э.” (Зайцев, Мордвинцева, 2004. С. 181).

Фибула с многовитковой пружиной из боковой камеры склепа 1225 (рис. 7, 21) сохранилась в виде фрагментов, вследствие чего отнесение ее к какому-либо конкретному типу затруднено. Можно лишь предположить, что и она, скорее всего, являлась изделием среднелатенской схемы. Судя по формальным признакам, фрагментами фибул являются еще несколько железных обломков, обнаруженных в склепах 1191 и 1225 (рис. 2, 5; 6, 20; 7, 23; 8, 20в, г), но идентификация большинства из них так же не однозначна.

Заслуживает внимания находка бронзовой лучковой подвязной фибулы (рис. 7, 12) в боковой камере склепа 1225. Пружина изделия утрачена, ножка без расширения. Появление лучковых фибул многие исследователи, следуя разработкам А.К. Амброза (1966. С. 48), относили к первой пол. I в. н.э., но постепенно наметилась тенденция к тому, чтобы связывать начало их производства с более ранним периодом. В частности, отмечалось, что даты лучковых фибул Беляусского могильника “не противоречат общепринятым (преимущественно первая половина I в. н.э., но возможен и конец I в. до н.э.)” (Михлин, 1980. С. 205).

Альтернативная гипотеза относит возникновение застежек этой конструкции к еще более раннему времени. Дату раннего варианта лучковых фибул в сарматских погребениях было предложено определять “в рамках I в. до н.э. – начала I в. н.э.” (Скрипкин, 2003. С. 133). Согласно другой гипотезе, фибулы подвязной конструкции появились в Северном Причерноморье “во второй половине – последней четверти II в. до н.э.” (Зайцев, Мордвинцева, 2003. С. 152), в варварских же захоронениях Крыма они появляются в первой пол. I в. до н.э., в небольшом количестве встречаются в погребениях второй пол. I в. до н.э. – рубежа/начала I в. н.э. и массово распространяются в первой пол. I в. н.э. (Зайцев, Мордвинцева, 2004. С. 182. Рис. 7, 12–14).

А.Е. Пуздровский отнес появление ранних лучковых фибул ко второй пол. I в. до н.э. (Пуздровский, 2007. С. 83). Схожая датировка предложена и в монографии о фибулах сарматской эпохи, в которой появление ранних лучковых застежек (вариант 1) отнесено ко второй пол. или к концу I в. до н.э. (Кропотов, 2010. С. 72).

Посуды в рассматриваемых склепах встречено немного. Она представлена лепными и гончарными изделиями. При этом следует отметить различие наборов посуды в раскопанных погребальных сооружениях: в склепах 1191 и 1220 присутствовали исключительно лепные сосуды, а в обеих камерах склепа 1225 находилась только гончарная, в том числе краснолаковая керамика.

Лепные сосуды представлены светильником (рис. 2, 17), кувшином (рис. 3, 9) и двумя однотипными одноручными сосудами открытого типа (рис. 1, 3; 3, 10).

В 2019 г. лепные сосуды открытого типа с отогнутым венчиком и кольцевидной ручкой были выявлены в склепах 1191 (рис. 1, 3) и 1220 (рис. 3, 10), а также в подбойной могиле 1248 (Труфанов и др., 2020. Рис. 4, 4). Подобные сосуды находили в захоронениях Усть-Альминского некрополя и раньше (Зайцев, 1997. Рис. 4, 1; Пуздровский, 2007. Рис. 57, 2), причем в тех из них, что относятся к раннему периоду его функционирования. Такие изделия (“мисковидные” ковши типа 1) В.В. Власов отнес к числу оригинальных позднескифских форм, не представленных “в лепной керамике соседних синхронных памятников и культур”, не известных “у скифов на стадии кочевания”, а появившихся “у них в период оседлости” (Власов, 1997. С. 264, 294. Табл. VII, 9), т.е. на стадии формирования позднескифской культуры. Аналогичные сосуды встречены в захоронениях конца II – I в. до н.э. и конца I в. до н.э. – первой пол. I в. н.э. Беляусского некрополя (Дашевская, 2014. С. 18, 40, 74. Табл. 10, 10; 23, 7; 95, 7), в позднескифском погребении в подкурганной гробнице у с. Крыловка (Сакский район) (Колтухов, 2012. С. 57. Рис. 36, 2), в Булганакском городище (Храпунов, 1991. Рис. 21, 6; Власов, 1997. Табл. VII, 9).

Гончарные сосуды из склепа 1225 представлены чашками полусферической и округло-конической формы с плавно загнутым венчиком (рис. 6, 1; 7, 4, 8), полусферической чашкой с отогнутым наружу венчиком (рис. 6, 2) и двумя одноручными кувшинами – узкогорлым с воронковидным венчиком (рис. 6, 3) и широкогорлым с плавно отогнутым венчиком (рис. 7, 5). Три чашки (рис. 6, 1, 2; 7, 4) с внутренней и частично с внешней стороны покрыты относительно плотным красным лаком, у одной чашки (рис. 7, 8) и широкогорлого кувшина (рис. 7, 5) покрытие выражено слабо и больше напоминает обмазку, а у узкогорлого кувшина (рис. 6, 3) вообще не прослеживается.

С учетом материалов раскопок прежних лет можно заключить, что краснолаковые и гончарные сосуды, выявленные в ранних захоронениях Усть-Альминского могильника, не отличаются особым многообразием. В основном это полусферические и округло-конические чашки (подобные сосудам, найденным в склепе 1225), тарелки с загнутым венчиком и кувшины нескольких форм. В синхронных варварских захоронениях северо-западной прибрежной части полуострова привозной керамики и больше и формы ее разнообразнее.

Еще одной категорией находок, представленных в Усть-Альминском некрополе, являются предметы вооружения. Среди них два десятка наконечников копий, происходящих из мужских захоронений первых веков н.э. (Труфанов, 2016. С. 47–68. Рис. 1, 1–20). При этом до недавнего времени, несмотря на множество изученных погребальных сооружений, на территории памятника не было выявлено захоронений с наконечниками, датируемых ранее середины I в. н.э. Новые раскопки привели к открытию таких объектов: наконечники копий обнаружены в погребениях 7 и 9 склепа 1220 (рис. 4, 1, 7).

Характерной особенностью погребального обряда варварского населения Крыма II–I вв. до н.э. является использование при совершении захоронений многочисленных мелких кремневых отщепов. Раскопками 2019 г. скопления таких отщепов выявлены в склепе 1191 (рис. 2, 8, 16) и в обеих камерах склепа 1225 (рис. 6, 9, 23; 8, 22б), причем в боковой камере наряду с кремнем использовались мелкие обломки кварцита (рис. 8, 22а). Особые условия сохранности древесины в некоторых склепах Усть-Альминского некрополя позволили установить, что такие кремневые изделия в массовом количестве применялись в конструкции молотилок, которые, в свою очередь, вторично использовались в качестве днищ саркофагов (Зайцев, Хелльштрём, Хохмут, 2010).

Помимо того, в исследованных склепах найдены астрагалы с просверленными в них отверстиями (рис. 2, 2; 6, 22), железные ножи (рис. 1, 4; 2, 3; 4, 6; 6, 8, 17; 7, 10) и шилья (рис. 6, 4; 7, 18), оселки из песчаника (рис. 6, 19; 8, 10) и пряслица – лепное (рис. 2, 4) и изготовленное из обточенной ножки гончарного сероглиняного сосуда с остатками покрытия черного цвета (рис. 7, 17). Рядом с некоторыми погребениями выявлена кость животного, что указывает на помещение в могилу ритуальной мясной пищи. Необычным для Усть-Альминского некрополя является захоронение собаки, обнаруженное в склепе 1191 (рис. 1, б).

На основании проанализированных вещевых находок можно прийти к выводу об использовании склепов 1191 и 1220 во второй пол. (или в конце) II – I в. до н.э., т.е. относить эти объекты к наиболее раннему периоду функционирования Усть-Альминского некрополя. В сравнении с ними склеп 1225 занимает несколько более позднюю хронологическую позицию: широкая датировка использования его погребальных камер определяется в рамках I в. до н.э. – первой пол. I в. н.э. При этом логично предположить, что вначале была устроена и начала использоваться основная камера. Однако утверждать, что боковая камера возникла лишь после консервации первой, нет оснований. Возможно, в течение некоторого времени обе они использовались попеременно. Но расположение камней забутовки входной ямы вроде бы указывает на то, что последнее захоронение было совершено в боковой камере.

Как уже отмечалось, наборы посуды в рассмотренных погребальных сооружениях различны, что, возможно, имеет хронологическое значение: если в склепах 1191 и 1220 присутствовали исключительно лепные сосуды, то в обеих камерах склепа 1225 найдена только гончарная, в том числе краснолаковая керамика. Еще одной хронологически значимой находкой является лучковая подвязная фибула, обнаруженная в боковой камере склепа 1225. В обеих камерах этого же склепа, кроме того, найдены бронзовые ведерковидные подвески (рис. 6, 16; 7, 6), подобные которым отсутствуют в исследованных склепах 1191 и 1220. Комплексы с аналогичными подвесками из Беляусского некрополя О.Д. Дашевская датировала не ранее конца I в. до н.э., отнеся большинство из них к началу I в. н.э. (Дашевская, 2014. С. 19, 44, 46, 53, 73. Табл. 26, 2; 198, 19; 112, 3, 4; 130, 4; 151, 1). Можно также отметить фрагменты погребальных венков (?) из золотой фольги в основной камере склепа 1225 при отсутствии подобных находок в склепах 1191 и 1220.

Основываясь на первых результатах исследований Усть-Альминского некрополя, Т.Н. Высотская утверждала, что “в момент возникновения могильника в I в. до н.э. господствующими и, может быть, в какой-то период единственными погребальными сооружениями, были склепы подквадратной формы”, причем “дромосы склепов […] всегда были забиты камнями” (Высотская, 1994. С. 140, 144). Однако теперь установлено, что во II–I вв. до н.э. здесь сооружались склепы не только с прямоугольными, но и с овальными камерами, подобными тем, что известны в Северо-Западном Крыму. Из трех же рассмотренных склепов, исследованных в 2019 г., плотная каменная забутовка имелась только во входной яме склепа 1225 (рис. 5, а), в яме скле-па 1191 она была нарушена на позднем этапе использования данного погребального сооружения (рис. 5, б), а заполнение ямы склепа 1220 состояло из перемешанного с галькой грунта без каменных обломков (рис. 3, а).

Исследование территории, прилегающей к склепу 1225, показало, что рядом с его входной ямой находилось 5 могил с конскими захоронениями. Животные были погребены с подогнутыми ногами и лежавшими на ступеньках головами, а их морды обращены к входной яме склепа. Захоронения коней в непосредственной близости от склепов неоднократно отмечены на территории Усть-Альминского некрополя, но прежде речь шла только о склепах второй пол. I – первой пол. II в. н.э. Теперь же можно утверждать, что этот обряд существовал здесь и в предшествующее время.

Раскопки 2019 г. повысили степень изученности Усть-Альминского некрополя, позволили уточнить его топографию и скорректировать некоторые из сложившихся ранее представлений о погребальном обряде населения, оставившего данный памятник. Вместе с тем они обозначили перспективу будущих исследований.