Российская археология, 2022, № 2, стр. 60-75

Могильник Нураталды 1 (Шетский р-н Карагандинской обл. Казахстана, в 84 км южнее Караганды) получил известность благодаря погребениям колесничих с парными захоронениями лошадей, уникальным инвентарем и керамикой раннеалакульской (петровской) культуры (РАПК)¹¹ (рис. 1) (Кукушкин, Ломан, 2014. С. 584–587; Кукушкин и др., 2016). Могильники РАПК Центрального Казахстана датированы XIX – нач. XVIII в. до н. э. (Дегтярева и др., 2020. С. 109). Помимо погребений раннеалакульского типа, в могильнике найдено скопление бронзовых изделий федоровской культуры (ФК). Целью статьи является морфолого-типологическая характеристика, обобщение результатов аналитического исследования, а также выяснение значения и целевого назначения этого комплекса, который, по сути, являлся кладом.

Рис. 1.

Памятники эпохи бронзы и древние рудники Центрального Казахстана: 1–4, 7 – могильники: 1 – Танабай, 2 – Алгабас, 3 – Ащису, 4 – Тундык, 7 – Нураталды 1; 12 – поселение Мыржик; 5, 6, 8–11. 13–16 – рудники: 5 – Алтынтобе, 6 – Спасское (Акбюрат), 8 – Тасшокы, 9 – Алабуга, 10 – Узунжал, 11 – Каражал, 13 – Успенский, 14 – Кенказган, Ефимовское, 15 – Сарыбулак, 16 – Южный Болаттау (Sn) (рудники даны по: Берденов, 2008. С. 49). Условные обозначения: а – могильники, б – поселение, в – древние рудники.

Fig. 1. Bronze Age sites and ancient mines of Central Kazakhstan

На территории азиатской зоны Западноазиатской (Евразийской) металлургической провинции (ЗАМП) обнаружен 21 клад, содержавший около 200 предметов (Кузьмина, 1966; 1967; Карабаспакова, 2011; Джумабекова, Базарбаева, 2013; Дегтярева, Нескоров, 2015; Kuzminykh, 2018). Большинство комплексов – продукция очагов металлообработки алексеевско-саргаринской культуры (АСК) и только четыре связаны с ФК (Предгорненский, Ростовкинский, Сокулукский 2, Нураталдинский). Все клады обнаружены случайно, без привязки к памятникам. По составу комплексов их относили либо к числу общинных, торговых (Шамшинский), либо кладов литейщиков (Сокулукский 2) (Кузьмина, 1994). Нураталдинский комплекс – единственный в азиатской зоне ЗАМП, найденный на территории могильника с характерным положением предметов в земле и явными следами порчи некоторых из них. В эпоху бронзы известно немало фактов депонирования оружия, в том числе рядом с захоронениями и вне памятников, поэтому перед нами встала задача обобщения наблюдений с определением мотивов депонирования и социальной функции клада.

Методика. Предметы подвергнуты морфолого-типологическому изучению, рентгенофлуоресцентному (ИА РАН; анализатор X-МET 3000TX фирмы OXFORD Instruments Analytical) и металлографическому анализам (ТюмНЦ СО РАН; микроскоп Axio Observer D1m фирмы Zeiss; микротвердомер ПМТ-3M фирмы ЛОМО). Для сопоставления полученных аналитических результатов привлечены данные рентгенофлуоресцентного, спектрального, атомно-эмиссионного спектрометрического анализов металла РАПК ЦК (44 экз.), выполненных в лабораториях ИА и ИИМК РАН, Института неорганической химии СО РАН.

Материалы. Комплекс обнаружен с внешней стороны северо-западной части ограды 1, внутри которой на прилегающем участке обнаружена выкладка (0.6 × 0.75 м) из небольших камней. В составе клада – кинжалы (3 экз.), наконечники копий (2 экз.), шило, слитки (2 экз.), обломок предмета. Все изделия были воткнуты в землю под острым углом с наклоном (по продольной оси) к внешней стороне плиты ограды (рис. 2). Шило вставлено во втулку длинного наконечника копья заостренным концом вверх.

Рис. 2.

Расположение предметов комплекса с внешней стороны ограды 1 могильника Нураталды 1.

Fig. 2. Location of the items from the complex revealed outside fence 1 in the Nurataldy burial ground 1

Ниже – морфолого-типологическая характеристика изделий.

Три ножа-кинжала двух типов. Тип 1 – с плоскими широким перекрестьем и длинным перехватом (в виде глубокой выемки), широким удлиненным прямоугольным черенком и продольным ребром жесткости; два ножа длиной 16 и 19.7 см, весом 71 и 76 г (рис. 3, 1, 2). Отношение длины выемки к ширине перекрестия составляет примерно 1.3:1, длина лезвия по отношению к общей длине ножа – 1/2 или 2/3. Е.Н. Черных отнес подобные ножи к разряду черенковых, с перекрестьем и перехватом (срубные), Н.А. Аванесова – к ножам ФК типа А₃ (Черных, 1970. С. 63; Аванесова, 1991. С. 23, 24. Рис. V). Тип 2 имеет те же характеристики, что и тип 1, но ребро жесткости отлито у него в виде выпуклой нервюры; длина третьего ножа 7.7 см, вес 71 г (рис. 3, 3).

Рис. 3.

Металлические изделия из комплекса: 1–3 – кинжалы (ан. 1544, 1546, 1543); 4 – шило (ан. 1545); 5, 6 – наконечники копий (ан. 1548, 1547); 7, 8 – слитки (ан. 1550, 1551); 9 – обломок предмета (ан. 1552).

Fig. 3. Metal products from the complex

Шило (10.5 × 0.5 × 0.5 см) – четырехгранное, с заостренным и слегка погнутым рабочим концом, округлым в сечении; второй конец раскован; вес 10 г (рис. 3, 4).

Два втульчатых наконечника копий двух типов. Тип 1 – с длинными листовидным пером и втулкой, округло-ромбическим сечением стержня пера, продольным ребром жесткости с одной стороны; общая длина наконечника 18.8 см; длина пера 11.3 см, максимальная ширина 4.2 см; длина втулки 7.5 см, диаметр устья 3.3 см; глубина насада древка 11.5 см; вес 238 г (рис. 3, 5). Тип 2 – с длинным и широким листовидным пером, короткой втулкой, ромбическим сечением стержня пера, продольным ребром жесткости с обеих сторон; общая длина наконечника 11.6 см; длина пера 10.1 см, максимальная ширина 4.8 см; длина втулки 1.5 см, диаметр устья 3 см; глубина насада древка 8.9 см; вес 122 г (рис. 3, 6). Наконечники различаются соотношением длины пера и втулки и отношением ширины пера к его длине; по бокам втулок сформованы литые отверстия (0.4–0.5 см).

В составе клада два слитка: округлой (2.5 × 3 × × 0.3 см; вес 14 г) и подпрямоугольной (1.1 × 3 × × 0.2 см; вес 6 г) формы (рис. 3, 7, 8), а также обломок предмета из листовой бронзы (4.5 × 1.5 × 0.7 см; вес 11 г) (рис. 3, 9).

Результаты аналитического исследования. Рентгенофлуоресцентный анализ показал, что большинство изделий представлено легированными бронзами (89%). Выделено несколько металлургических групп или рецептур сплавов: Cu+Sn (4 экз., Sn 1.85–15.9%); Cu+Sn+Pb (2 экз., Sn 8.5–10.5%, Pb 1.2–2.3%); Cu+Sn+As (1 экз., Sn 10.8%, As 1.54%); Cu+As (1 экз., As 0.58%); Cu (1 экз., чистая окисленная медь) (табл. 1). Для большей части изделий характерна присадка олова в концентрации 1.85–15.9% (77.8%), причем у кинжалов, шила, длинного копья, обломка предмета содержание Sn достигало 8.5–15.9%. Прочие легирующие компоненты – мышьяк, свинец, а также сурьма (0.99%) – являлись дополнительными к олову и их концентрации не превышали 2.3%.

По химическому составу комплекс значительно отличается от металла РАПК Центрального Казахстана, в котором преобладала группа “чистой” меди (69.2% от общего количества проанализированных предметов); доля легированных бронз (Cu+Sn, Cu+Sn+As) составляла в выборке около трети изделий (Дегтярева и др., 2020. С. 104, 105). Для оловянных бронз РАПК Казахстана характерно также и более низкое содержание олова в составе орудий и оружия – от 3 до 10%. Правомерен вывод о большей доступности источников олова для кланов металлургов и литейщиков ФК, нежели РАПК. Повышенные концентрации сурьмы (до 2%) известны в составе металла эпохи бронзы Казахстана и Сибири, в том числе в материалах ФК, РАПК, АСК (Черников, 1951. С. 142; Матющенко, 2004. С. 409–414; Degtyreva et al., 2019). Но речь не идет о преднамеренном легировании оловянных бронз сурьмой, поскольку это сопутствующая примесь в полиметаллических рудах. Сурьма в небольших количествах в срастании отмечается в галенитах, сфалеритах, висмутинах, реальгарах и других сульфидных рудах сложного состава Центрального и Восточного Казахстана, используемых в пирометаллургических процессах (Борукаев, Щерба, 1967; Щерба и др., 1984).

Микроструктурное исследование показало, что кинжалы изготовлены по единой технологической схеме – из среднелегированной оловом бронзы (9.4–10.9%), в одном случае с присадкой мышьяка (1.54%), литьем в двусторонней форме. Далее орудия подвергнуты гомогенизационному отжигу с целью выравнивания структуры и достижения большей пластичности металла, о чем свидетельствуют отсутствие следов дендритной ликвации, наличие незначительного количества включений эвтектоида α+Cu₃₁Sn₈, размер рекристаллизованных зерен (в поперечнике до 0.1 мм). Отжиг проводился при 700°C не менее часа (Равич, 1983. С. 140–142). Затем изделия доработаны ковкой, направленной на растяжку и заострение лезвия, сопряженной с 40–50 процентным обжатием металла. Ковка двух кинжалов велась по горячему металлу при 600–800°C, о чем свидетельствует наличие трещин красноломкости (ан. 1543, 1544; рис. 3, 1–3; 4, 1, 2). Ковка третьего кинжала после отжига проведена вхолодную с промежуточными отжигами (ан. 1546; рис. 3, 2; наличие измельченной рекристаллизованной структуры, повышенная микротвердость металла до 261.8 кг/мм²).

Шило изготовлено ковкой из оловянно-свинцовой бронзы (Sn 10.5%; Pb 1.29%). Режимы термообработки перед ковкой были такие же, как и при изготовлении кинжалов – использование гомогенизационного отжига с целью достижения пластичности металла (ан. 1545; рис. 3, 4; 4, 3). Далее – обработка давлением в режиме красного каления металла при 600–800°C (наличие трещин красноломкости).

Наконечник копья с длинной втулкой отлит из оловянной бронзы (Sn 15.9%) в двусторонней форме с вкладышем и шпеньками для получения отверстий на втулке (ан. 1548; рис. 3, 5; 4, 4). Следы первичной микроструктуры металла в процессе ковки уничтожены длительным гомогенизационным отжигом. Его следствием в микроструктуре явилось отсутствие дендритной ликвации, исчезновение включений эвтектоида α+Cu₃₁Sn₈, наличие гигантских полиэдров с округлыми очертаниями диаметром до 0.2 мм, с оплавленными границами, а также появление широких и глубоких трещин на лезвии и втулке изделия. На поверхности обнаружены участки окалины черного цвета, плавные затеки металла. Наконечник преднамеренно приведен в негодность в результате заведомо неприемлемого режима термообработки, возможно, в поминальном костре – свыше часа при температуре более 800°C, судя по экспериментальным данным (Равич, 1983. Табл. 1). Все следы первичной кузнечной доработки оказались уничтожены.

Наконечник копья с короткой втулкой отлит из низколегированной оловянно-сурьмяной бронзы (Sn 1.85%, Sb 0.99%) в двусторонней форме с вкладышем и шпеньками для получения отверстий на втулке; на ней сохранились следы литейных швов (ан. 1547; рис. 3, 6; 4, 5). Кузнечная доработка не осуществлялась, свидетельством чему является не затронутая деформирующим воздействием дендритная структура.

Два слитка получены из различного по составу сырья. Один – в тигле из “чистой” окисленной меди. При плавке добавлена сульфидная руда с целью раскисления металла и снижения содержания кислорода (ан. 1550; рис. 3, 7; 4, 6). Кристаллизация меди протекала замедленно, по мере остывания печи. Второй слиток получен в тигле из низколегированной мышьяковой меди (As 0.58%). После литья был подвергнут отжигу (устранение дендритной ликвации, наличие крупных зерен), после чего слегка прокован вгорячую (ан. 1551; рис. 3, 8; 4, 7).

Обломок предмета изготовлен из оловянно-свинцовой бронзы (Sn 8.5%; Pb 2.3%) ковкой полосовой заготовки в режиме 600–800°C. Ковка направлена на растяжку пластины и ее изгибание со степенями обжатия металла 70–80%. При термообработке произошло выравнивание фазового состава предмета, исчезновение ликвации и включений эвтектоида α+Cu₃₁Sn₈ (ан. 1552; рис. 3, 9; 4, 8).

Обсуждение. Культурную атрибуцию комплекса определяют, в первую очередь, кинжалы, которые в большинстве своем обнаружены в могильниках и реже на поселениях федоровской культуры Казахстана, Южного Урала, юга Западно-Сибирской равнины – Путиловская Заимка 2 (2 экз.), Зевакино, Жиланды, Еловский 2 (2 экз.), Малый Мысок, Урефты 1 (2 экз.), Большеказакбаевский, Тартас 1, а также в позднекротовском погребении могильника Сопка 2 (2 экз.). Значительный массив их выявлен в погребениях “андроноидных” культур Приуралья (луговская) и Западной Сибири (черноозерская, или позднекротовская; еловская), сформировавшихся под непосредственным влиянием федоровской культуры; известны среди случайных находок на Южном и Среднем Урале, в Зауралье, на юге Западной Сибири, в Минусинских котловинах, Горном Алтае, Кыргызстане, Восточном Казахстане (Черных, 1970. Рис. 58, 31; Зданович, 1988. Табл. 10, 13, 14; Аванесова, 1991. Рис. 23, 26, 27; 26, 7–9; 27А, 9; 27Б, 6; 28А, 6, 8, 9, 11; 29Б, 1; Генинг, Стефанова, 1994. Рис. 13, 2; 21, 131–1; Ткачев, 2002. Рис. 12, 16; Матющенко, 2004. Рис. 16, 4, 37, 11; Корякова и др., 2005. Рис. 4, 1; Стефанов, Корочкова, 2006. Рис. 56, 4, 5; Молодин и др., 2013. Рис. 21; 23, 10; Молодин, Гришин, 2019. Рис. 98, 3; 101, 1; 105, 1). Кинжалы c широкими плоскими перекрестьями и длинными перехватами, иногда с нервюрой на клинке – своеобразная визитная карточка кузнецов-литейщиков федоровской и “андроноидных” культур.

Рис. 4.

Фото микроструктур изделий комплекса (1–3 – увеличение 500; 4–8 – увеличение 200): 1, 2 – кинжалы (ан. 1543, 1544; срез лезвия); 3 – шило (ан. 1545, срез рабочей части); 4, 5 – наконечники копий (ан. 1548, 1547, срез втулки); 6, 7 – слитки (ан. 1550, 1551, поперечный срез); 8 – обломок предмета (ан. 1552, поперечный срез).

Fig. 4. Photographs of the microstructures of the products from the complex

Помимо металлических экземпляров кинжалов известна также матрица литейной формы с негативом орудия. Уникальная литейная форма из хлоритового сланца найдена на поселении вблизи оловянного рудника Мынчункур в Рудном Алтае (рис. 5) (Черников, 1960. Табл. LXVI, 1–4; Minasjan, 2013. Abb. 1–4). Сохранились две матрицы: на первой вырезаны негативы кинжала с плоскими перекрестьем и перехватом, продольной нервюрой и долота с желобчатой рабочей частью, на второй – негатив второй половины втульчатого долота. Предполагается наличие и третьей, отсутствующей, створки для отливки кинжала.

Рис. 5.

Литейная форма, рудник Мынчункур (по: Minasjan, 2013. Abb. 1–4).

Fig. 5. Casting mould, Mynchunkur mine (after Minasjan, 2013. Abb. 1–4)

Втульчатые наконечники копий с листовидным пером, округло-ромбическим стержнем без ушек, с боковыми отверстиями (тип КД-36, по Е.Н. Черных, С.В. Кузьминых) известны по погребениям РАПК (Бектениз, Кривое Озеро, Ащису, Алгабас, Талдинский 1), с видоизменениями в виде бокового ушка (КД-28) или ушка и литого валика по венчику втулки (КД-30) в сейминско-турбинских (СТ), позднеабашевских, синташтинских, раннесрубных комплексах (Сейма (3 экз.), Решное (2 экз.), Юринский, Покровский, Карамыш, Селезни 2, Халвай 3) (Черных, Кузьминых, 1989. С. 79–84; Пряхин и др., 1998. Рис. 9, 1; Виноградов, 2003. Рис. 103, 1; Соловьев, 2005. Рис. 6, 14; Дегтярева и др., 2020. Рис. 3, 1, 2; Жауымбай и др., 2018. Рис. 3, 1; Шевнина, Логвин, 2015. Рис. 79). Различные модификации наконечников этой группы бытуют на всем протяжении ПБВ и РЖВ (Кузьминых, 1983. Табл. 36–38; Бельтикова, 1993. С. 56).

Рис. 6.

Радиоуглеродные даты памятников федоровской культуры Центрального Казахстана.

Fig. 6. Radiocarbon dates for the sites of the Fedorovka culture of Central Kazakhstan

Наконечники копий с короткой втулкой и широким пером стали отливать параллельно с серией разнообразных вильчатых экземпляров. Самые ранние образцы происходят из западносибирских могильников СТ-типа – Ростовка (3 экз. и литейная форма) и Преображенка 6 (вне могилы) (Матющенко, Синицына, 1988. Рис. 12, 1; 43, 2; 52, 3; Черных, Кузьминых, 1989. Рис. 49, 1–3; 6; Молодин и др., 2005. Рис. 2, 2). Широкого распространения наконечники этого типа в Северной Евразии не получили.

В памятниках федоровской культуры наконечники копий с длинной втулкой почти неизвестны. Наиболее близки к нураталдинским экземпляры из кладов Ростовка и Предгорное, которые связаны с позднефедоровскими древностями и АСК (Кузьмина, 1967; Дегтярева, Нескоров, 2015).

Стержневидные шилья с черенковым насадом – наиболее массовая категория находок орудий в памятниках ПБВ, в том числе на специализированных поселениях металлургов (Кузьминых, 2004. С. 84; Дегтярева, 2010. Рис. 58; Кузьминых, Ермолаева, 2020. С. 147).

Хронология памятников федоровской культуры Казахстана, судя по немногочисленным ¹⁴C датам, определена в пределах XVIII–XVI вв. до н.э. Получена серия дат ¹⁴С в диапазоне 1900–1560 гг. до н.э. (табл. 2; откалибровано при помощи OxCal v4.4.4. Bronk Ramsey (2021); r.5 Atmospheric data from Reimer et al., 2020). Надежные аргументы отнесения фазы 1b поселения Бегаш к федоровской культуре у исследователей отсутствуют (иллюстративный материал представлен неорнаментированными мелкими фрагментами керамики) (Frachetti and Mar’yashev, 2007. Fig. 10), поэтому эти даты не могут быть использованы. В этой серии наиболее поздней является датировка могильника Шерубай (XVII–XVI вв. до н.э.) (табл. 2; рис. 6). Радиоуглеродные даты поселения ФК Мастау-Бай 1 в районе горных выработок с месторождениями касситерита на северо-западной окраине Нарымского хребта указывают на 2000–1500 гг. до н.э. (4 даты) (Stöllner et al., 2013. S. 376, 377. Abb. 19). Этим временем немецкие исследователи фиксируют добычу руды и выплавку олова горняками ФК.

Приведенные даты соответствуют хронологии федоровской и “андроноидных” культур на сопредельных территориях. Погребения позднекротовской культуры могильника Тартас 1, содержащие бронзовые кинжалы федоровских типов, датированы в пределах XIX–XVIII/XVII вв. до н.э., а смешанные кротовско-федоровские – XVII–XIV вв. до н.э. В последующем возраст памятников ФК за счет расширения базы дат был уточнен до XVIII–XV вв. до н.э. (Молодин и др., 2014. С. 148–149; Молодин, Гришин, 2019. С. 168). Хронологический диапазон ФК Минусинских котловин с опорой на АМС-датировки (24 даты) определен в пределах XVII–XV вв. до н.э. (Поляков, 2019).

Несмотря на кажущуюся пестроту химического состава, технология изготовления всех предметов практически единообразна. Она сводилась к отливке оружия и орудий в двусторонних формах из средне- и высоколегированной оловянной бронзы. Степень легированности определялась функциональным назначением предметов с учетом твердости металла: кинжалы, шило, обломок предмета отлиты из бронзы с концентрацией олова 8–10%, наконечник копья с длинной втулкой – почти 16%. Исключение – короткий наконечник копья с содержанием олова 1.85%, который, вероятно, изготовлен специально для ритуального использования (отсутствуют следы кузнечной доработки). Обладая определенными знаниями о свойствах бронз, в частности, о быстро образующемся наклепе, перед ковкой металл подвергали гомогенизационному отжигу для повышения пластичности металла. После этого ковка протекала в режиме красного каления металла (600–800°C). В комплексе присутствовали два слитка из окисленной карбонатной и сульфидной меди, видимо, в качестве необходимого дополнения к оружию и орудиям. Причем их наличие демонстрирует умение федоровских металлургов проводить плавку как трудно извлекаемой вязкой окисленной руды (основной в ходе пирометаллургического передела), так и сульфидной, с повышенной концентрацией мышьяка (судя по повышенным концентрациям железа, арсенопирита), с облегченным режимом плавки.

Выяснение социального статуса клада приводит к рассмотрению фактов подобных находок на обширных пространствах Северной Евразии с кардинально различающимися стратегиями депонирования. Выделяются две зоны кладов с различными моделями депонирования: европейская и евразийская по названию крупнейших металлургических провинций ПБВ – Европейской и Евразийской (Западноазиатской) (Kuzminykh, 2018). Граница между ними пролегала по междуречью Днепра и Северского Донца, в Крыму и на Кубани. В евразийской зоне клады депонированы в большинстве случаев в степной и лесостепной зонах, в основном к западу от Урала. По весу и массе доминируют клады срубной культуры, по ассортименту – клады начала и финала ПБВ.

Если следовать экономическому направлению исследования кладов в европейской археологии (G. Childe, G. Wilke, E. Sprockhoff, Y. Hundt, S. Hänsel, S. Hansen и др.), в евразийской зоне выделяются следующие группы кладов. Это две группы кладов литейщиков. В первой доминируют лом и слитки металла; они характерны для регионов с активной горно-металлургической деятельностью – Приуралья (Каргалы), Урала, Казахстана. Вторая – клады литейных форм (Тополевка на Южном Урале); они являются крайне редкими в евразийских культурах. Другие группы кладов – так называемые торговые (в них сосредоточена готовая продукция литейщиков или полуфабрикаты), домашние или персональные (с разнообразным набором единичных изделий). С точки зрения происхождения клады евразийской зоны можно отнести как к профанным (экономическим), так и к религиозным (вотивным). При этом зачастую о мотивах депонирования можно только гадать. С определенностью о профанных кладах можно говорить только в тех случаях, если они захоронены в жилищах или в слое поселений. Таковыми являются, например, некоторые клады абашевской и срубной культур.

По мнению С. Хансена клады бронзового оружия эпохи бронзы в Западной Европе, начиная с IV тыс. до н.э., представляли собой дары по обету (vota) божествам по формуле “do ut des” (я даю, чтобы ты дал), что было связано с многочисленными военными конфликтами (Hansen, 2012). В подтверждение выводов он приводит однородность состава депозитов (мечи, копья, серпы, топоры), а также намеренное разрушение изделий перед закладкой. Последнее в практике обмена с потусторонними силами, по его мнению, считалось защитой от возврата в профанную сферу, предотвращением повторного реального использования оружия. Исследователь (как и многие ученые до него) акцентировал внимание на существовании своеобразных ритуальных ландшафтов – священных источников (рек, озер, болот), в которых найдены тысячи бронзовых изделий (мечей, бронзовых сосудов) – приношений богам с надеждой на ответный дар в виде удачи. Специфическая роль кладов в социальной практике рассматривается в качестве феномена, в котором отображаются религиозные, моральные, экономические отношения общества.

Т. Сорочану собрал данные по 120 комплексам оружия (мечи, копья), а также серпов СБВ и ПБВ, найденных вне памятников, у священных источников, в культовых пещерах Западной Европы. Мечи и копья в этих вкладах были воткнуты острием в землю, вертикально или наклонно, иногда с намеренным разрушением оружия. Ученый сопоставил эти данные с античными письменными источниками и связал клады с ритуальной, культовой практикой, рассматривая их как дары божествам (Soroceanu, 2011. P. 244–250).

Аналогичные скопления металлических вещей нередки в могильниках эпохи бронзы Северной Евразии. На площадке СТ-могильника Ростовка обнаружены группы находок, которые тяготеют либо к краю некоторых могил, либо обнаружены на дневной поверхности между ними. В их числе бронзовые наконечники копий, ножи, кельты, долота, шилья, а также каменные орудия и керамика (Матющенко, Синицына, 1988. Рис. 5, 43, 51, 53, 54). Все изделия, как и в могильнике Нураталды 1, были воткнуты в землю остриями вниз. Наконечники копий в скоплениях Ростовки, как правило, парные: одно с длинной втулкой, второе – с короткой. Предполагается, что находки вне могильных ям отражали одну из черт погребального ритуала СТ-племен – приношение жертв захороненным (Матющенко, Синицына, 1988. С. 30–43, 66). Аналогичный обряд втыкания оружия в землю зафиксирован в могильниках Турбино 1 и Сейма (Бадер, 1964. С. 32, 43; 1970. С. 97).

Подобные жертвенные комплексы бронзового оружия обнаружены также на святилищах Сибири и Урала от древности до средневековья (Косарев, 2003. С. 138–149). В их числе уникальное святилище ПБВ Шайтанское Озеро 2 с коллективными жертвоприношениями и обрядами поминовения умерших. Здесь выявлены свидетельства депонирования сакрально значимых, в том числе бронзовых, изделий, умышленная их порча, использование уменьшенных копий, втыкание оружия и орудий в землю (Корочкова и др., 2020. С. 50). Скопление металлических изделий на святилище пахомовской культуры Тартас 1 определено авторами как “приклад”, жертвенное приношение при отправлении обрядовой деятельности, связанной, прежде всего, с сакрализацией металлопроизводственной деятельности. К такому заключению привели наблюдения над внешним видом предметов: отмечаются преднамеренный слом пера наконечника копья, неудаленные литники на других орудиях, отсутствие следов использования (Молодин и др., 2020. С. 495, 496).

Условия залегания комплекса Нураталды – на территории могильника, но за пределами ограды, преднамеренная порча длинного наконечника копья (верхняя часть пера оплавлена с появлением глубоких трещин) и специально отлитое короткое копье без кузнечной доработки – позволяют предположить, что мы имеем дело с вещами особого назначения. Вероятно, клад символизирует ритуальное приношение, а площадка рядом с ним с внутренней стороны ограды, возможно, предназначалась для жертвенных церемоний. Ритуальное погребение оружия как безвозвратная акция могло быть совершено в качестве дара божествам с последующим ожиданием удачи, содействия в металлургической деятельности (по концепции С. Хансена) или же, что менее вероятно из-за расхождения в хронологии РАПК и ФК, в качестве поминовения члена иной – раннеалакульской – общины.

Конечно, депонирование клада ФК близ ограды могильника Нураталды I ставит ряд вопросов, и не на все из них есть ответы. Важнейший из них – синхронны ли комплексы погребений раннеалакульского могильника, датированные XIX – началом XVIII в. до н.э. (Кукушкин и др., 2016; Degtyareva et al., 2019), и клада бронзовых изделий близ ограды 1. Теоретически – да, если исходить из позднейших дат ¹⁴С РАПК и наиболее ранних – ФК. Но гораздо больше оснований считать, что данные комплексы расходятся во времени в рамках радиоуглеродной хронологии, может быть, и не очень значительно. Во многих погребальных памятниках Евразии выявлены случаи депонирования хронологически более поздних вещей в более ранние курганы или грунтовые могильники. На площади СТ-могильника Ростовка выявлен комплекс бронзовых орудий и керамики начала I тыс. до н.э. (Черных, Кузьминых, 1989. Рис. 107, 108).

Выводы. Морфолого-типологическая характеристика изделий клада позволяет отнести его к федоровской культуре. Культурную атрибуцию комплекса определяют кинжалы. Хронология памятников федоровской культуры, исходя из данных радиоуглеродного датирования, определена в пределах XVIII–XVI вв. до н.э. Аналитические исследования выявили прогрессивную для того времени технологию металлообработки мастеров федоровской культуры – отливку оружия и орудий из средне- и высоколегированной оловянной бронзы в двустворчатых формах. Степень легированности определялась функциональным назначением изделий с учетом твердости металла. Обладая знаниями о свойствах бронз (в частности, о быстро образующемся наклепе), перед ковкой изделия подвергали гомогенизационному отжигу для повышения пластичности металла. Это явилось открытием в технологии обработки бронз давлением.

Рассмотренный комплекс бронзовых изделий относился к разряду редких ритуальных (вотивных) кладов, который можно рассматривать как дар божествам с последующим ожиданием удачи, содействия в производственной деятельности. Вероятно и его предназначение для поминовения предков – в данном случае одного из представителей общины раннеалакульской культуры, хотя и прослеживается расхождение в хронологии культур. О ритуальном характере комплекса свидетельствуют его сокрытие за оградой, преднамеренная порча наконечника копья в поминальном костре, нерабочее состояние второго наконечника, втыкание оружия остриями под углом в землю. При этом ограда могильника явно служила ориентиром места сокрытия клада. Социальные мотивы и интерпретация подобного рода захоронений оружия в земле подтверждаются многочисленными фактами сакральных приношений в могильниках ПБВ Северной Евразии, а также ритуальным депонированием бронзового оружия в Западной Европе.

Исследование выполнено по госзаданию № 121041600045-8 (А.Д. Дегтярева), № НИОКТР 122011200264-9 (С.В. Кузьминых), по гранту Комитета науки МОН Республики Казахстан № АP09260879 “Исследование маркеров социальной ранжированности общества бронзового века Сарыарки по данным погребальной обрядности” (В.Г. Ломан, И.А. Кукушкин).