Российская археология, 2022, № 1, стр. 124-138

Нижний Новгород – один из немногих городов, дата основания которых зафиксирована в летописи (Полное собрание…, 1997. Стб. 445). В 2021 г. ему исполнилось 800 лет. Подъем города, заложенного великим владимирским князем Юрием Всеволодовичем за пределами давно освоенной Владимиро-Суздальской земли – в устье р. Ока, пришелся на послемонгольское время. В середине XIV в. город становится столицей великого княжения – одного из трех, претендовавших на лидерство в Северо-Восточной Руси. Краткий период политической независимости великого Нижегородско-Суздальского княжества (до 1392 г.) нашел отражение в местном летописании (Грибов, 2018а. С. 27, 28). По летописным сведениям Нижний Новгород предстает как развитый административно-политический центр, в котором единовременно с Москвой были начаты монетная чеканка и строительство каменного кремля. К 1377 г. в городе насчитывалось не менее 32 церквей, что позволяет представить масштаб его территории в это время. Неслучайно некоторые исследователи приписывают заслугу в возрождении Нижнего Новгорода после монгольского завоевания исключительно суздальским князьям (Сахаров, 1959. С. 66; Пресняков, 1998. С. 181). Вместе с тем начальный период истории Нижнего Новгорода – предшествующий обретению статуса великокняжеской столицы – крайне скупо отражен в источниках. За 100-летний промежуток после Батыева нашествия город в устье Оки упоминается всего в четырех летописных статьях (Пудалов, 2004).

Историки по-разному оценивают динамику развития Нижнего Новгорода до середины XIV в. Опираясь на перечень городов Владимирской епархии 1274 г., В.А. Кучкин пришел к выводу о превращении Нижнего Новгорода уже к этому времени в третий по значимости город Владимиро-Суздальской Руси (Кучкин, 1984. С. 124). В качестве важнейшего фактора роста автор указал на поволжскую торговлю. Б.М. Пудалов, изучивший историю текста сообщения 1274 г., обнаружил, что упоминание Нижнего Новгорода в нем – вставка редактора свода 70-х годов XV в., из чего следует безосновательность заключения о возросшей роли города в последней четверти XIII в. (Пудалов, 2004. С. 135, 136). Не подтверждается источниками, по мнению исследователя, и использование Волжского пути для взаимовыгодного товарообмена между Западом и Востоком в этот период (Пудалов, 2004. С. 135, 136, 238).

Привлечение археологических данных позволяет высказать несколько соображений в русле намеченной “заочной” дискуссии. Настоящая статья представляет собой обобщение археологических материалов Нижнего Новгорода и памятников его округи на период, предшествующий образованию великого Нижегородско-Суздальского княжества. Ее цель – получение новых данных о развитии территории города в окском устье и его окрестностей до середины XIV в.

В настоящее время общая площадь раскопов в Нижнем Новгороде, материалы которых переданы в архив ИА РАН, составляет около 15 000 м²; более чем на 300 строительных площадках проведены наблюдения (очерк истории изучения памятника см. Грибов, 2018а. С. 15–20). Охват исторического центра плотной сетью раскопов, шурфов и объектов археологических наблюдений создает хорошую предпосылку для изучения развития городского пространства (Грибов, 2018а. Рис. 1, 3*–5*)¹¹. Необходимое условие реализации такого исследования – хронологическая дифференциация археологического инвентаря. Решение этой задачи осложняется отсутствием изученных участков со стратифицированным “мокрым” слоем средневекового времени, повсеместным нарушением целостности культурных отложений в условиях живущего города. Непрерывность освоения городской территории, очевидно, является главной причиной крайней малочисленности известных нижегородских комплексов XIII в.

Рис. 1.

Наиболее ранние находки из Нижнего Новгорода и памятников его округи. А: 1–3 – ключи; 4 – замок; 5 – пружина от нутряного комбинированного замка; 6 – кресало; 7–10 – наконечники стрел; 11 – писало; 12–17 – браслеты и их фрагменты. Железо (1–11); бронза (12–17). Нижний Новгород: 1, 14, 16 – раскоп Т.А. Марьёнкиной 2019 г.; 2 – раскоп В.Ф. Черникова 1973 г.; 3, 4, 9, 10 – раскоп В.А. Лапшина 2001 г.; 6, 11 – раскоп Н.Н. Грибова 2018 г.; 7 – раскоп Н.Н. Грибова 1999 г.; 8 – раскоп В.Ф. Черникова 1964 г.; селище Ближнее Константиново 1 (5, 17); селище Крутец 1А (12); поселение Бешенцево 3 (13); могильник Копнино 1 (15). Б: 1–5 – подвески с шумящими привесками; 6 – звено от цепочки; 7, 8 – крестоспиральные привески; 9 – нательный крест; 10–13 – перстни; 14, 15 – подвески-бубенчики; 16–19 – височные кольца; 20–23 – бусины. Бронза (1–19); стекло (20); камень: 21 – шифер; 22 – горный хрусталь, 23 – сердолик. Нижний Новгород: 1, 3 – раскопы Т.В. Гусевой 1989 г.; 2, 14, 15, 19, 21 – раскоп Т.А. Марьёнкиной 2019 г.; 8 – раскоп В.А. Батюкова 2011 г.; 9 – раскоп В.А. Лапшина 2001 г.; 16 – шурф Н.Н. Грибова 1997 г.; 22 – раскоп С.В. Долгополова 2016 г.; 23 – раскоп В.Ф. Черникова 1977 г.; селище Ближнее Константиново 1 (5); могильник у больницы Н.И. Семашко (4, 7); селище Подвязье 4 (6); поселение Доскино 10 (10); поселение Подвязье 1 (11); могильник Копнино 1 (13); поселение Бешенцево 3 (12, 17, 18, 20).

Fig. 1. The earliest finds from Nizhny Novgorod and sites in its vicinity (A, Б)

Рис. 1.

Окончание.

Fig. 1. Ending

Рис. 2.

Ранние предметы импорта из Нижнего Новгорода: медные пулы Золотой Орды (1, 2); фрагменты кашинного (3) и керамического (4) сосудов. 1, 2 – раскоп Т.А. Марьёнкиной 2019 г.; 3 – раскоп Н.Н. Грибова 2018 г.; 4 –раскоп Н.Н. Грибова 1999 г.

Fig. 2. Early imported items from Nizhny Novgorod: copper pula coins of the Golden Horde (1, 2); fragments of Kashi (3) and ceramic (4) vessels

Рис. 3.

Керамика XIII в. из Нижнего Новгорода. 1–4, 9, 12 – район храма Симеона Столпника (раскопки Н.Н. Грибова и А.И. Письмаркиной 2018, 2019 г.); 5, 14 – пл. Театральная (раскопки И.О. Ерёмина 1997 г.); 6 – пер. Крутой (раскопки Н.Н. Грибова 1999 г.); 7, 13 – у храма Михаила Архангела в кремле (раскопки В.Ф. Черникова 1973 г.); 8, 10, 11 – у Часовой башни в кремле (раскопки Т.А. Марьёнкиной 2019 г.); 15 – ул. Ульянова, 6 (шурф Н.Н. Грибова 1997 г.).

Fig. 3. Pottery of the 13th century from Nizhny Novgorod

Рис. 4.

Карта объектов археологических исследований в Нижнем Новгороде с находками XIII–начала XIV в. 1 – раскоп в храме Михаила Архангела,1960 г.; 2 – у храма Михаила Архангела, раскоп 1964 г.; 3 – у храма Михаила Архангела, раскоп 1973 г.; 4, 5 – раскопы 1977 г. (4) и 1979 г. (5) у корпуса № 2; 6–8 – раскопы 1 (6), 2 (7), 3 (8) 1989 г. у корпусов № 7–9; 9 – пер. Крутой, раскоп 1, 1991 г.; 10 – пл. Театральная, наблюдение, траншея, 1992 г.; 11 – ул. Б. Покровская, 4, раскоп 1992 г.; 12 – пл. Театральная, раскоп 1, 1997 г.; 13 – пл. Театральная, раскоп 3, 1997 г.; 14 – ул. Варварская, 3, шурф 1997 г.; 15 – ул. Ульянова, д. 6, шурф 1997 г.; 16 – ул. Пожарского, д. 18, раскоп 1998 г.; 17 – пер. Университетский, раскоп 1998 г.; 18 – пер. Крутой, раскоп 1, 1999 г.; 19 – корпус 1А, раскоп 2001–2002 гг.; 20 – пл. Минина, раскопы 2005 г.; 21 – корпус 6, раскоп 2007 г.; 22 – ул. Варварская, 4, 6, раскоп 2007 г.; 23 – ул. Минина, д. 1А, раскоп 2007 г.; 24 – корпус 6, раскоп 2008 г.; 25 – корпус 12, раскоп 2008 г.; 26 – Верхне-Волжская набережная, 2А, раскоп 2008 г.; 27 – ул. Грузинская, 28, 30, 38А, раскоп 2008 г.; 28 – пл. Театральная – ул. Пожарского, раскоп 2011 г.; 29 – Зачатьевская башня, шурфы 2011 г.; 30 – ул. Пожарского, 12 – пл. Театральная, 1, раскоп 2013 г.; 31 – Никольская башня, шурф 2, 2014 г.; 32 – ул. Алексеевская, 13Б, раскоп 1, 2014 г.; 33 – пл. Минина, 4, раскоп 2015 г.; 34 – ул. Октябрьская, 11А, 13, раскоп 2016 г.; 35 – ул. Октябрьская, 10А, раскоп 2017 г.; 36 – храм Святого Симеона Столпника, раскоп 1, 2018 г.; 37 – Часовая башня, раскоп 2019 г.; 38 – колокольня Спасо-Преображенского собора, раскоп 2019 г. Условные обозначения: а – места обнаружения инвентаря, выходящего из обихода к началу–середине XIV в.; б – раскопы с сооружениями, датированными до середины XIV в.; в – территория средневекового города XIII–начала XV в. по распространению керамики; г – плохо изученные районы средневекового города (без раскопок на участках со средневековыми объектами и слоем).

Fig. 4. Map of archaeological research objects in Nizhny Novgorod with finds from the 13th–early 14th centuries (1–38)

Периодизация нижегородского средневекового инвентаря намечена при разработке хронологии посудной керамики (Грибов, 2006). Первый этап эволюции традиционного набора местной посуды, датированный второй четвертью XIII – началом XIV в., в целом соответствует “достоличному” периоду. Комплексы этого времени, как правило, сопровождаются вещевым инвентарем, повсеместно выходящим из обихода в XIII–первой половине XIV в. Эти находки могут служить маркером освоения территории Нижнего Новгорода и его сельской округи на период, предшествующий политическому оформлению “Суздальского Поволжья” (Пресняков, 1998. С. 180).

Соответствующий инвентарь выделен по коллекциям музея Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского, отчетам архива ИА РАН и находкам из раскопок последних лет, материалы которых находятся еще на стадии первичного изучения. По функциональному назначению он разделяется на несколько групп.

Бытовой инвентарь. Замки и ключи железные (рис. 1А, 1–5): ключи – от навесных замков типов А (1 экз.: НН № 37)²² и Б (5 экз.: НН № 2, 3, 10, 36; БК-1)³³, сундучные (3 экз.: НН № 19 (2 экз.), 22); навесные замки типа Б (3 экз.: НН № 18, 19; К‑2)⁴⁴, детали от нутряных комбинированных замков второго варианта (1 экз.: БК-1). Распространение указанных типов не выходит за пределы середины XIV в. (Колчин, 1982. С. 160–162; Лапшин, 2009. С. 93; Кудрявцев, 2012. С. 121, 124).

Кресала железные (рис. 1А, 6): двулезвийные овальные заостренные с округлыми отверстиями по краям внутреннего выреза (2 экз.: НН № 10, 36). Выходят из употребления в первой половине XIV в. (Колчин, 1982. С. 163. Рис. 4).

Пряслица шиферные (3 экз.: НН № 26, БК-1, П‑3)⁵⁵, как и все изделия из овручского пирофиллита, в Великом Новгороде исчезают к концу XIII в. (Колчин, 1982. С. 174), в Твери – в первой половине XIV в. (Лапшин, 2009. С. 124).

Украшения из цветных металлов. Височные кольца представлены двумя типами: проволочными перстнеобразными (16 экз.: НН № 16, 19, 30, 33, 32, 37; Бш-3, МК (4 экз.), МС (5 экз.); рис1Б, 18, 19)⁶⁶ и “кудрявыми” (или кольцами с ажурной муфтой; 5 экз.: НН № 15, 18, 19; Бш-3; МС; рис. 1Б, 16, 17). Оба типа известны в слоях русских городов, датируемых до середины XIV в. (Седова, 1981. С. 13, 16; Лапшин, 2009. С. 96, 97).

Подвески с шумящими привесками – четыре изделия, известные по памятникам поволжских финнов (4 экз.: НН № 7 (2 экз.), МС, БК-1) и 1 экз.: НН № 37) – характерны для периферийных городов Северо-Восточной Руси (Рябинин, 1981. С. 23, тип VIII). Последнее из перечисленных предметов представляет собой двуглавую прорезную подвеску с изображением двух петушиных голов (рис. 1Б, 2), известную по памятникам XI–XIII вв. Финские украшения известны в женских уборах трех поволжско-финских народов, упоминаемых Начальной летописью в качестве субстратного населения района окского устья. В марийских могильниках XI–XIII вв. найдены подвески с треугольным щитком из шести соприкасающихся колец (рис. 1Б, 1) (Архипов, 1986. Рис. 24 , 8, 9; 26, 2, 3) и очковидные подвески (рис. 1Б, 5) (Архипов, 1986. Рис. 26 , 6). Бутыльчатая подвеска с лапчатыми привесками известна по памятникам мордвы (рис. 1Б, 4) (Мартьянов, 2004. Рис. 181 , 2, 4), подвеска с прямоугольным ажурным щитком (рис. 1Б, 3) – по муромскому Корниловскому могильнику (Бейлекчи, 2005. С. 168. Рис. 14 , 6).

Подвески представлены литыми бубенчиками с линейной прорезью (рис. 1Б, 14, 15) и крестоспиральными изделиями (рис. 1Б, 7, 8). Использование зафиксированных типов бубенчиков – шаровидных (3 экз.: НН № 24, 37; МС) и грушевидных с тройным линейным пояском (2 экз.: НН № 35, 37) прекращается во второй половине XIII – начале XIV в. (Седова, 1981. С. 156). Крестоспиральные подвески (3 экз.: НН № 28, Д-10, МС)⁷⁷ характерны для домонгольских памятников Верхней Волги и Русского Севера (Захаров, 2004. С. 58, 172, 173).

Звено от цепочки (рис. 1Б, 6) – литое по восковой модели 8-видное с петлями, лежащими в перпендикулярных плоскостях (1 экз.: П-4)⁸⁸.

Браслеты представлены следующими типами: пластинчатые загнутоконечные (рис. 1А, 13, 14; 4 экз.: НН № 26, 36; Бш-3, МС), узкомассивные (рис. 1А, 16; 3 экз.: НН № 36, 37; БК-1), литые овальноконечные (рис. 1А, 12; 1 экз.: К-1А)⁹⁹, витые двойные (рис. 1А, 17; 2 экз.: БК-1), плетеные с треугольными стеклянными вставками на концах (рис. 1А, 15; 1 экз.: МК). Распространение всех перечисленных типов заканчивается преимущественно в XIII в. (Седова, 1981. С. 97, 102, 103, 112–114).

Перстни: рубчатые (рис. 1Б, 13; 4 экз.: НН № 5, 19, 23; МК), пластинчатый широкосрединный (рис. 1Б, 10; 1 экз.: Д-10), щитковосрединный с круглым гладким щитком (рис. 1Б, 11; 1 экз.: П‑1)¹⁰¹⁰; щитковосрединный с квадратным щитком, орнаментированным косым крестом (рис. 1Б, 12; 1 экз.: Бш-3). Первые три типа были широко распространены в XI–XIII вв.; единственный аналог третьего – изделие из слоя XIII в. Великого Новгорода (Седова, 1981. С. 136. Рис. 51 , 6).

Бусины – удлиненные бипирамидальные из сердолика (рис. 1Б, 23; 1 экз.: НН № 4) и горного хрусталя (рис. 1Б, 22; 1 экз.: НН № 34), из горного хрусталя – эллипсовидные (1 экз.: К-2) и крупные шарообразные (3 экз.: Бш-3 (2 экз.), П-1), удлиненная граненая из овручского шифера (рис. 1Б, 21; 1 экз.: НН № 37); стеклянная мозаичная, изготовленная в технике миллефиори (рис. 1Б, 20; 1 экз.: Бш-3); стеклянные зонные фиолетовые (1 экз.: П-3). Указанные изделия из камня, как правило, находят в древнерусских курганах и домонгольских напластованиях русских городов (Полубояринова, 1991. С. 34, 36, 38). Мозаичные египетские бусины “миллефиори” характерны для раннего средневековья, в древнерусских городах известны их единичные находки (Кузина, 2007. С. 131, 132). Прозрачные зонные бусины из фиолетового стекла в Великом Новгороде происходят из слоев 1116–1268 гг. (Щапова, 1956. С. 169).

Предметы личного благочестия – нательные кресты с шарообразными окончаниями лопастей (рис. 1Б, 9; 3 экз.: НН № 19, Бш-3, МС), исчезают во второй половине XIII в. (Лесман, 1990. С. 66).

К предметам письменности относится железное стило с вытянутой фигурной лопаточкой треугольной формы с зубчатым обрамлением по кромке (рис. 1А, 11; 1 экз.: НН № 36). По стилистике оформления оно близко к типам 4 и 11 писал Великого Новгорода, исчезающим к концу XIII в. (Медынцева, 1997. С. 150, 151).

Предметы вооружения состоят исключительно из железных наконечников стрел, характерных для домонгольских памятников (рис. 1А, 7–10). По своду А.Ф. Медведева это типы 32 (1 экз: НН № 19), 33 (3 экз.: НН № 19), 52 (2 экз.: НН № 2, 19), 84 (3 экз.: НН № 18, 19; БК-1) (Медведев, 1966. С. 62, 63, 69, 70, 81, 82).

Монеты представлены двумя находками (2 экз.: НН № 37). Их атрибуция выполнена канд. ист. наук П.Н. Петровым. Наиболее ранняя – медная монета Монгольской империи (рис. 2, 1), выпущенная в г. Болгар от имени каана Мунке (1251–1259) (вес 2.63 г; Бугарчев, Петров, 2018. С. 16, тип S5). Вторая монета – пул Золотой Орды (рис. 2, 2), отчеканенный в г. Сарай в период правления Узбека (721 г.х. (1321 г.), вес 1.55 г) (см. Федоров-Давыдов, 2003. С. 167. Табл. 1, 14).

Восточная керамика – фрагменты краснолощеных изделий с нарезным орнаментом в виде “вьющегося стебля” (рис. 2, 4; 2 экз.: НН № 9, 25) и осколок кашинного сосуда из Ирана (1 экз.: НН  № 36). Указанный орнамент наиболее часто встречается на посуде г. Болгар из слоев, датированных до середины XIV в. (Кокорина, 2002. С. 198. Рис. 104 в, № 71). Фрагмент кашинного сосуда происходит от тонкостенного изделия с двухсторонней прозрачной бесцветной поливой и подглазурной полихромной росписью, передающей голову человека с явными монголоидными чертами – широким округлым лицом, узким разрезом глаз (рис. 2, 3). Над головой человека желтовато-серой линией обозначен ободок нимба. Сохранившееся живописное изображение напоминает роспись “королевского стиля” сосудов “минаи” конца XII – начала XIII в. (Коваль, 2010. С. 50).

Общее количество выделенных наиболее ранних находок – 135 (Нижний Новгород: 55, сельские памятники: 80). Их дополняют образцы русской посудной керамики, исчезающие к началу–первой половине XIV в. Это две группы горшков со специфическими формами горловин и сосуды, украшенные прокаткой зубчатого колесика.

Горшки первой группы (рис. 3, 5–10) отличаются отогнутыми наружу почти под прямым углом венчиками с краевым утолщением округлого или округло-угловатого сечения на внутренней стороне. Сосуды с таким “эсовидным” профилем горловины – наиболее распространенного общерусского типа XII–XIII вв. – широко представлены в домонгольских комплексах Старой Рязани (тип 5А, см. Стрикалов, 1996. С. 151, 153), Суздаля (Лапшин, 1992. С. 97) и других древнерусских городов. В Нижнем Новгороде и на расположенных поблизости селищах заметное присутствие таких изделий (до 29%) зафиксировано только в наиболее ранних комплексах с инвентарем, выходящим из употребления вскоре после монгольского нашествия (Грибов, 2006. С. 70. Рис. 7 , группа 3). В местных керамических наборах середины XIV – начала XV в. они неизвестны.

Горшки второй группы (рис. 3, 11–15) объединяют сосуды с высокой цилиндрической или слегка раструбообразно расширенной горловиной. Их датировка не заходит далее начала XIII в. (Коваль, 1996. С. 107). Это горшки группы III Владимира (Кадиева, 2003. С. 317. Рис. 1, 5, 6), типа VIА Суздаля (Лапшин, 1992. С. 96, 97), типов 2 и 3 Старой Рязани (Стрикалов, 1996. С. 151). В Нижнем Новгороде их фрагменты крайне редки, происходят из сооружений середины XIII – начала XIV в. (Грибов, 2006. С. 66. Рис. 7 , группа 26).

Орнамент, нанесенный зубчатым колесиком (рис. 3, 1–4), в районе устья р. Ока зафиксирован на сосудах из комплексов, сложившихся только до начала XIV в. (Грибов, 2006. С. 80. Табл. 4 ).

В Нижнем Новгороде фрагменты горшков первой группы зафиксированы на 23 объектах: № 1–3, 6, 8, 8, 9, 11–13, 17–20, 22, 23, 25, 27, 31, 34–38; второй – на 9 объектах: № 1, 3, 12, 13, 15, 19, 20; фрагменты сосудов, украшенных прокаткой колесика, – на 15 объектах: № 2, 3, 9, 11, 12, 14, 17–21, 24, 29, 30, 36 (рис. 4). Подобные находки обнаружены на всех сельских поселениях (кроме селища Подвязье 4 с малочисленным керамическим материалом), отмеченных на рис. 5.

Рис. 5.

Карта памятников Нижегородской округи с находками XIII–начала XIV в. 1 – поселение Безводное 25; 2 – селище Береговые Новинки; 3 – поселение Большая Ельня 6; 4 – селище Богородск 3; 5 – селище Бешенцево 2; 6 – поселение Бешенцево 3; 7 – селище Ближнее Константиново 1; 8 – могильник Больница им. Н.А. Семашко; 9 – поселение Бурцево 1; 10 – селище Великосельево 1; 11 – поселение Доскино 10; 12 – селище Дуденёво 1; 13 – селище Ефимьево 1; 14 – местонахождение Ефимьево; 15 – селище Заозёрье 1; 16 – могильник Копнино 1; 17 – селище Копнино 2; 18 – селище Копнино 3; 19 – селище Крутец 1А; 20 – селище Крутец 4; 21 – селище Кузнечиха 3; 22 – селище Кузнечиха 4; 23 – поселение Непецино 1; 24 – селище Оленино 3; 25 – поселение Подвязье 1; 26 – селище Подвязье 3; 27 – селище Сартаково 3; 28 – селище Швариха 1. Условные обозначения: а – селища XIII–начала XV в.; б – селища с находками XIII–начала XIV в.; в – могильники.

Fig. 5. Map of sites in Nizhny Novgorod vicinity with finds from the 13th – early 14th centuries (1–28)

Результаты картирования наиболее ранних образцов керамики и вещевых находок можно использовать для оценки динамики освоения города и территории сельской округи.

Большая часть ранних находок тяготеет к крепости 1221 г. и участкам, непосредственно прилегающим к ней извне (рис. 4). Территория города Юрия Всеволодовича маркируется остатками линии обороны в виде археологически зафиксированных следов земляного вала и рва, локально отмеченных еще на планах XVIII в. (Грибов, 2018а. С. 427. Рис. 2). Первые нижегородские укрепления очерчивали участок возвышенного плато Волго-Окского правобережья при устье р. Почайна (рис. 6). С напольной стороны они были вписаны в существующий мезорельеф: ров соединял два небольших засыпанных ныне оврага, прорезающих верхнюю часть волжского откоса и борт Почаинского оврага. Городской план имел двуцентричную структуру: впадина Ивановского оврага разделяла город на две части – западную, большую (5.5 га) и восточную, меньшую (2 га) (Грибов, 2018а. С. 24).

Рис. 6.

План Нижегородской крепости 1221 г. (реконструкция). Условные обозначения: а – вал; б – Нижегородский кремль начала XVI в.; в – Спасский собор 1225 г.

Fig. 6. Plan of the Nizhny Novgorod fortress of 1221 (reconstruction)

Археологические данные не подтверждают широко растиражированную в краеведческой литературе версию о городе-предшественнике Нижнего Новгорода (Пудалов, 2003. С. 80–103). Строительство города 1221 г. проходило, скорее всего, в пустынной или слабозаселенной местности. На это указывают контекст обнаружения наиболее раннего инвентаря, не образующего отдельных комплексов в черте средневекового города, и отсутствие культурного слоя под насыпью вала первой нижегородской крепости (Гусева, 1997. С. 83). Летописной дате основания города в целом не противоречат радиоуглеродные датировки углей из самой ранней частокольной канавки и нижней прослойки средневекового культурного слоя, вскрытого на раскопе 1 2018 г. в нижней части Нижегородского кремля в районе церкви Симеона Столпника (табл. 1).

За стенами крепости 1221 г. селитебная территория стала заметно прирастать, вероятно, уже в середине–второй половине XIII в. По крайней мере все основные освоенные в средневековье районы Верхнего посада начали формироваться еще до появления князей суздальской династии (рис. 4). На правобережье р. Почайна “домонгольский” инвентарь обнаружен не только в непосредственной близости от первых городских укреплений, но и на удаленных участках, разделенных засыпанными оврагами, по которым протекали ручьи-истоки небольшой р. Ковалиха. Массовый керамический материал в местах раскопок с такими находками, как правило, содержит венчики горшков “общерусского типа”, стенки сосудов со следами прокатки зубчатого колесика. На левом берегу р. Почайна предметы, исчезающие к середине XIV в., найдены на раскопе 1999 г. в пер. Крутой.

Результаты картирования свидетельствуют о том, что уже к середине XIV в. пределы освоенного городского пространства были близки границам города, намеченным по распространению керамики широкого хронологического диапазона XIII–начала XV в.

Достаточно динамично до середины XIV в. развивалась сельская округа, входившая вместе с городом в один ландшафтный район летописного Березова Поля. Этот участок возвышенного плато Волго-Окского правобережья очерчен долинами Оки, Волги, их малых притоков – рек Кишма и Кудьма. Территория Березова Поля образует полосу шириной от 5 до 25 км, вытянутую с запада на восток почти на 90 км вдоль течения Оки и Волги (рис. 5). Ее площадь – около 1200 км². Этот район – один из наиболее археологически изученных в Нижегородском Поволжье (краткое изложение истории исследований см. Грибов, 2018а. С. 241, 242). Здесь известно 162 русских селища, 2 могильника и 9 местонахождений с материалами XIII–начала XV в. На 47 памятниках проведена шурфовка, на 9 селищах – раскопки.

Инвентарь, исчезающий из обихода до середины XIV в., обнаружен на 26 селищах, 1 местонахождении, 2 могильниках. На 5 селищах зафиксированы сооружения указанного временного промежутка, на 2 – отдельные ранние находки, на 19 селищах и местонахождении – ранние образцы керамической посуды.

В настоящее время только одно поселение Березова Поля может быть датировано домонгольским периодом. Оно обозначено двумя разделенными ручьем объектами – селищем Подвязье 3 и поселением Подвязье 1, расположенными в 43 км от Нижнего Новгорода вверх по р. Ока (Грибов, 2018б). По составу керамики эти памятники заметно отличаются от других березопольских селищ заметным присутствием фрагментов изделий из беложгущейся глины, доля которых достигает 15%. Эта особенность, столь нехарактерная для нижегородских средневековых комплексов, – одна из знаковых черт посуды домонгольского Мурома (Базунов, 2020. С. 17). Датирующие находки из памятников у д. Подвязье представлены инвентарем, выходящим из употребления в XIII в. Это шиферное пряслице, фрагменты бусин – стеклянной зонной прозрачной фиолетовой и крупной шарообразной из горного хрусталя, фрагмент бронзового щитковосрединного перстня с круглым гладким щитком.

Результаты радиоуглеродного датирования четырех образцов угля из перекрытого оползнем средневекового слоя селища Подвязье 3 указывают на то, что поселение могло функционировать во время основания Нижнего Новгорода и в течение первых десятилетий его существования (табл. 2). Обращаясь к событиям на Нижней Оке в период монгольского нашествия, есть основания полагать, что данное поселение вряд ли могло уцелеть после рейда отряда завоевателей 1239 г. (Полное собрание…, 1997. Стб. 469, 470). Судя по составу керамики, можно предположить, что поселение у д. Подвязье было одним из самых восточных населенных пунктов периферии сельской округи домонгольского г. Муром.

Наиболее ранние нижегородские селища выделяются по особенностям керамики (Грибов, 2006. С. 70, 71). Среди собранного на них инвентаря “домонгольского” облика, как правило, встречаются хотя бы единичные предметы эпохи Золотой Орды (Грибов, 2017. С. 70).

К наиболее ранним памятникам Нижегородской округи относятся два сельских могильника. Дневная поверхность в местах их расположения сильно изменена за последнее столетие, что делает невозможной их однозначную атрибуцию как курганных или грунтовых. На могильнике Копнино 1 изучено одно инвентарное погребение, на могильнике у нижегородской больницы им. Н.А. Семашко – три погребения с инвентарем. Предположению о функционировании этих памятников до монгольского нашествия противоречат датировки окружающих сельских поселений. В женском погребении, изученном у д. Копнино, выявлены остатки убора, состоявшие из ожерелка на берестяной основе с остатками серебряных дробниц и ткани со следами золотого шитья, парных проволочных перстнеобразных височных колец, бронзовых рубчатого перстня и плетеного браслета с треугольными стеклянными вставками на концах (Аникин, 2005). Тяготеющее к памятнику селище (Копнино 3), судя по небольшим размерам (3500 м²), осталось от малодворного поселения (Грибов, 2007а). В инвентаре из его раскопок присутствуют предметы, появившиеся как в начале, так и в конце XIII в., – ключ типа В1 и железная спица-булавка от ручной прялки.

Распространение сельских памятников с находками раннего инвентаря указывает на то, что уже к середине XIV в. в окрестностях Нижнего Новгорода сложилась разветвленная сеть поселений, охватившая не только побережья крупных и малых рек, но и водораздельные пространства. Заселение водоразделов началось вскоре после основания города – единовременно с освоением речных долин. Кроме отдельных находок раннего инвентаря, сделанных при разведочном обследовании ряда водораздельных памятников (Крутец 1А, Бурцево 1, Заозерье 1, Непецино 1 и др.), это доказывают материалы раскопок нескольких сооружений XIII–начала XIV в. на приводораздельном поселении Бешенцево 3 (Грибов, 2007б. С. 61–64).

Сельская округа Нижнего Новгорода охватывала значительную территорию на Волго-Окском правобережье еще до передачи города суздальским князьям. Ее протяженность с запада на восток составляла минимум 70 км – от берегов правобережных притоков р. Кишма до устья р. Кудьма. Многие из крупнейших сельских поселений эпохи Нижегородско-Суздальского княжества, как показали раскопки на поселении Бешенцево 3 и селище Ближнее Константиново 1, были основаны еще в XIII–начале XIV в. Освоение Березова Поля в середине–второй половине XIV в. проходило, очевидно, уже в форме внутренней колонизации. Значительная часть урочищ вблизи города к этому времени была уже заселена и введена в сельскохозяйственный оборот.

К середине XIV в. в окрестностях устья р. Ока сложился компактный заселенный район. К этому времени на территории его городского центра уже были намечены основные селитебные места – как минимум отдельными “пятнами” застроенных участков. Все это свидетельствует о заметном росте населенности края уже в первом столетии после основания Нижнего Новгорода.

Одним из важнейших факторов развития города стало образование в последней четверти XIII в. удельного Городецкого княжества. Нижний Новгород входил в него, вероятно, на правах “пригорода” столичного Городца-на-Волге (Пудалов, 2004. С. 133). Борьба за “великий стол” Андрея городецкого сопровождалась приводом татарских ратей во Владимирскую землю, что стало причиной ухода части населения в периферийные районы (см. сообщение о приросте населения г. Тверь во время Дедюневой рати: Полное собрание…, 2007. С. 82). Маршруты татарских отрядов обходили стороной владения городецкого князя, и, наверное, многие из переселенцев перебрались тогда и в район окского устья. В этой связи возрождение Нижнего Новгорода после Батыева нашествия следует связывать, скорее, с эпохой Андрея городецкого, чем со временем правления суздальских князей.

Важнейшей предпосылкой интенсивного развития Нижнего Новгорода и его округи стало формирование в середине XIII в. новой системы международных коммуникаций, в которой существенная роль отводилась Волжскому пути. В середине–второй половине XIII в. водный путь из Северо-Восточной Руси в Орду был наиболее удобным и безопасным (Пудалов, 2004. С. 94). Нижний Новгород в это время стал местом сбора князей, отбывавших в ханскую ставку (Полное собрание…, 1997. Стб. 474).

Следует отметить, что до начала XIV в. временной резиденцией ханов Золотой Орды служил Болгар – ближайший к Нижнему Новгороду город на Средней Волге, который в это время был известен еще и как крупнейший торгово-экономический центр всего Поволжья (Егоров, 2009. С. 248). Наиболее ранним материальным свидетельством коммуникации между Нижним Новгородом и золотоордынским Болгаром является медная монета каана Мунке, привезенная в город на окском устье еще в 50-х–первой половине 60‑х годов XIII в. (рис. 2, 1)¹¹¹¹. Наверное, уже тогда в Нижний Новгород через Болгар поступали отдельные виды сырья для ремесленного производства: в нижней прослойке средневекового горизонта (XIII–начала XIV в.), вскрытого в нижней части Нижегородского кремля, среди отходов косторезной мастерской найдено два фрагмента рога сайгака со следами спилов¹²¹².

Согласно ряду письменных свидетельств, уже в третьей четверти XIII в. по волжской магистрали пролегали маршруты дальней торговли. Одно из них – предписание хана Менгу-Тимура Ярославу Ярославовичу тверскому “дать путь” немецким купцам по его волости (Грамоты…, 1949. С. 57, № 30). Поэтапная форма дальней торговли предполагала наличие перевалочных пунктов для временного хранения товаров. Конечными, а значит важнейшими, пунктами волжского участка международного торгового пути по русским землям были Тверь и Нижний Новгород. У Твери к Волге выходила дорога на Великий Новгород, из Нижнего Новгорода начинался отрезок речного пути в Орду. Может быть, поэтому эти города после разорительного монгольского нашествия достаточно быстро обрели необходимые ресурсы для борьбы за политическое лидерство.

По темпам развития Нижний Новгород отставал от Твери (Лапшин, 2009. С. 198–201). Если Тверь была построена в уже освоенной местности, то Нижний Новгород – там, где до основания города славяно-русское население отсутствовало. Это обстоятельство, очевидно, не могло не сказаться на темпах роста населения края и, соответственно, на интенсивности его развития.

Автор выражает признательность А.Н. Свиридову и Т.А. Марьёнкиной за возможность публикации отдельных находок из раскопок в Нижегородском кремле 2019 г.