Российская археология, 2022, № 4, стр. 110-120

Современное научное видение погребальных древностей Суздальского Ополья основывается, с   одной стороны, на материалах раскопок А.С. Уварова, исследовавшего здесь в середине XIX в. более 3500 курганов, с другой стороны, на документацию полевых работ новейшего времени начиная с 1960-х годов, включающей данные не менее чем о 350 погребениях. Этот внушительный массив материалов позволяет дать общую характеристику погребального обряда и его трансформации на протяжении X–XIII вв. (Лапшин, 1981, 1989; Макаров и др., 2020), но не в полной мере передает индивидуальный характер отдельных погребальных комплексов, в особенности элитных погребений X–первой половины XI в. Они остались лаконично документированы при раскопках А.С. Уварова и мало затронуты раскопками последнего десятилетия. В этой ситуации исключительный интерес представляет погребение с оружием и всадническим снаряжением, исследованное в 2021 г. экспедицией Института археологии РАН и Государственного исторического музея в могильнике Гнездилово.

Могильник Гнездилово (Гнездилово 12) под Суздалем хорошо известен археологам как один из первых ярких некрополей, с погребениями, сопровождавшимися выразительным инвентарем, открытых А.С. Уваровым в Ополье в 1851 г. Известна и история его второго открытия в 2019–2020 гг., когда в видоизмененном ландшафте, не сохранившем остатков курганных насыпей, была локализована территория могильника, собрана представительная коллекция предметов из разрушенных погребений и выполнена электротомографическая съемка, выявившая основания около 80 курганных насыпей (Макаров, Красникова, Ерохин, 2021; Макаров, Красникова, Угулава, 2022). Гнездилово – один из трех могильников X–XI вв. (наряду с Шекшово 9 и Сельцо 8), которые некогда исследовались А.С. Уваровым, считались полностью раскопанным и были вновь выявлены экспедицией ИА РАН и ГИМ как памятники, сохранившие перемешанный распашкой слой, содержавший остатки разрушенных погребений, и непотревоженные погребальные комплексы. Дальнейшую программу полевых работ на этих памятниках целесообразно строить как выборочное изучение отдельных участков и отдельных погребальных комплексов с выбором точек по материалам геофизических обследований и сборов находок на поверхности.

Одна из таких точек была определена как перспективная для раскопок в 2021 г. по находке в распашке пары стремян, удил, подпружной пряжки и боевого топорика. Электротомографическая разведка выявила на этом участке округлую в плане аномалию, предположительно соответствовавшую основанию курганной площадки (рис. 1). Раскоп площадью более 180 м² (раскоп 2) был заложен с таким расчетом, чтобы полностью охватить аномалию и участок, прилегавший к ней с юго-востока. В границах аномалии, в северо-западной части раскопа, после снятия пахотного слоя выявлено основание курганной площадки, окруженное ровиком с тремя перемычками. В юго-восточной части раскопа обнаружены два погребения в могильных ямах и костные остатки двух индивидов, залегавшие в переотложенном состоянии. Оба неразрушенных погребения – мужские, ориентированные головой на запад. Сопровождавший инвентарь одного из них (№ 20) включал железные нож, иглу, кресало с кремнем, пряжку и два поясных кольца, второго (№ 21) – железный нож, лировидную поясную пряжку и два поясных кольца из цветного металла. Весьма вероятно, что над обоими погребениями первоначально находились небольшие курганные насыпи. Из пахотного слоя в этой части раскопа происходят также отдельные украшения и бытовые вещи (в том числе оплавленные), очевидно, из разрушенных погребений. В раскопе также присутствовали пережженные кости, находившиеся в заполнении ровика кургана 1 и в одной из ям, часть остатков из ровика определена как кости взрослого мужчины.

Рис. 1.

Могильник Гнездилово 12. Вид на площадку кургана 1 с юго-запада и фрагмент электротомографического плана.

Fig. 1. The cemetery of Gnezdilovo 12. View of the site of mound 1 from the southwest and a fragment of its electron tomography image

Открытая в северо-западной части раскопа округлая площадка диаметром около 7 м, окруженная ровиком, получила обозначение, как основание кургана 1 (рис. 1). В ее центре находилась могильная яма, содержавшая погребение (№ 19) мужчины¹¹. Насыпь кургана не сохранилась. Погребенный дерн на площадке был полностью разрушен распашкой. Могильная яма имела необычно большие размеры (3.3 × 1.6 м) и необычную ориентировку (по оси СЗ–ЮВ). Глубина ямы от современной поверхности курганной площадки – 18–24 см, с учетом переработанного распашкой древнего почвенного слоя можно полагать, что первоначальная глубина ее составляла 40–50 см. В яме расчищены следы деревянной конструкции в виде полос темного гумуса и угольных плашек, образовывавшие правильный прямоугольный контур с перерубами на углах размерами 275 × 131 см без учета выступов. Дендрологические определения²² показали, что в погребении использовалось несколько пород дерева (рис. 2). В южной части сооружения отмечен крупный обугленный, выступающий над основной поверхностью фрагмент из древесины дуба – возможно, часть перекрытия погребального сооружения или отдельная конструкция, размещенная в ногах; фрагмент древесины ясеня обнаружен под левой бедренной костью; фрагмент древесины над пряжкой № 7 – возможно, из сосны.

Рис. 2.

Могильник Гнездилово 12, погребение 19. План. а — проба древесины.

Fig. 2. The cemetery of Gnezdilovo 12, burial 19. Plan

Погребенный мужчина 25–30 лет³³, лежал в центральной части ямы, с небольшим смещением к юго-западной ее стенке, вытянуто на спине, свободно, с широко отстоящими руками и черепом, повернутым влево. Под черепом справа расчищена пряжка из цветного металла с железным язычком, у плеча справа – фрагмент дирхема с граффити (по типу и палеографии – Мансур б. Нух или Нух б. Мансур, 360–370-е годы х. (970–990 гг.)⁴⁴, у бедра справа – железный нож с узким клиновидным лезвием, слева – калачевидное кресало и кремень, в ногах справа – лепной сосуд (рис. 2, № 4). У таза справа расчищены сложенные в кожаный мешок складные весы (две чашечки и коромысло) и находившиеся под ними две гирьки (боченковидная и 14-гранная). В юго-западной части ямы компактно лежали стремена, подпружная пряжка, удила и боевой топорик. Еще одни удила обнаружены в ровике кургана, в придонной части заполнения, в северо-западном его секторе, но, скорее всего, они связаны не с курганом 1 и расчищенным на площадке погребением, а с другим курганом, не попавшим в пределы раскопа, но имевшим общий ровик со вскрытой насыпью.

Погребение 19 выделяется по характеру погребального обряда и набору сопроводительного инвентаря среди обычных погребений конца X–XI в., известных по раскопкам последних 50 лет в Суздальском Ополье. Ямы больших размеров, в том числе с длиной, превышающей 3 м, и ранее были зафиксированы в могильниках Суздальского Ополья (Седова, 1997. С. 148, 162, 163; Макаров, Зайцева, 2016. С. 193–197), в некоторых из них расчищены остатки деревянных внутримогильных сооружений, однако все эти погребения сопровождались скромным инвентарем. По размерам и соотношению длины и ширины яма погребения 19 соответствует параметрам камерных могил. Погребения с боевым оружием, всадническим снаряжением и инструментами для взвешивания редки в древнерусских могильниках. В   центральных районах Ростово-Суздальской земли после полевых работ А.С. Уварова они исследовались раскопками только в ярославских могильниках (Недошивина, 1963; Недошивина, Зозуля, 2012. С. 187, 188). Погребений с всадническим снаряжением, включающим стремена, обычные для кочевнических погребальных комплексов степной полосы Восточной Европы, на всей территории Руси известно лишь несколько десятков. Большинство из них исследовано на Юге Руси, в Киеве, Чернигове и их окрестностях (Кирпичников, 1973. С. 43–47). В землях Северо-Восточной Руси таких погребений открыто не более 12 в 7 могильниках (Шекшово – 3 погребения; Сельцо – 2; Васильково – 1; Веськово – 2; Городище – 2; Тимерево – 2; Михайловское – 1), большинство этих захоронений было исследовано в середине XIX в. и осталось скудно документировано.

Оба стремени (они различаются по форме) относятся к типу I по А.Н. Кирпичникову, наиболее распространенному в X–начале XI в. на Руси. Это стремена округлой формы с ушком, оформленным в самостоятельном выступе, и скругленной подножкой, занимающей от 1/3 до 1/4 дужки. У одного из стремян выступ с ушком для путлища четко выделен и имеет овальную форму, у другого верхняя часть дужки уплощена и расширена, выступ имеет плавные очертания, верхний край его обломан. Стремена данного типа представлены в курганных погребениях, от Чернигова и Шестовиц до Ярославского Поволжья. В каталоге А.Н. Кирпичникова их учтено 46. Ученый считал, что датировка стремян этого типа не выходит за рамки рубежа X–XI вв. (Кирпичников, 1973. С. 46, 47. Рис. 29 . Табл. XIV , 1–6).

Боевой топорик⁵⁵ (рис. 3) с трапециевидным лезвием с отверстием для крепления чехла и узким пластинчатым выступом на тыльной части обуха принадлежит к редкому типу II по А.Н. Кирпичникову (тип VI вариант IA по П. Котовичу: Kotowicz, 2018). В каталоге А.Н. Кирпичникова учтено 27 таких топоров, происходящих преимущественно из курганных погребений X–начала XI в., от Чернигова и Шестовиц до Приладожья. А.Н. Кирпичников считал, что древнейшие образцы топоров этого типа представлены на Кавказе и в Башкирии и отмечал присутствие их в Скандинавии, Прибалтике, Польше, Венгрии и Латвии (Кирпичников, 1966. С. 35). Значительная серия топоров такой формы происходит из погребений X в. в Паннонском бассейне и связывается с расселением здесь венгров. Отдельные находки в Польше, элитный погребальный комплекс в Пшемысле (Buko, 2021. P. 66, 67) и Болгарии (Y-otov, 2016. P. 248, 249. Fig. 10 ,10) могут отражать мадьярское влияние или их прямое присутствие (Kotowicz, 2018. P. 116, 117). А.Н. Кирпичников считал, что верхняя дата топоров данного типа не выходит за рамки начала XI в., это мнение разделяют и авторы новейших исследований (Kotowicz, 2018. P. 116, 117). В Северо-Восточной Руси находки топоров типа II известны на Сарском городище, в ярославских могильниках (Тимерево и Михайловское) и могильниках на Плещеевом озере (Большая Брембола, Веськово, Городище).

Рис. 3.

Топор из погребения 19.

Fig. 3. The axe from burial 19

Весы сильно повреждены коррозией: в неполном виде сохранились две чашечки диаметром около 4 см и коромысло (рис. 4, 1а, 2, 3). Находки весов для малых взвешиваний в древнерусских погребениях и проблемы социальной интерпретации подобных комплексов подробно рассмотрены М.О. Жуковским (2019, 2021). В составленном им каталоге учтено чуть более 90 погребений с целыми весами и их деталями, наиболее многочисленная серия (18 погребений) представлена в Гнёздове. В раскопках А.С. Уварова находки весов зафиксированы в 16 погребениях в 7 могильниках, 3 из которых – Шекшово (4 погр.), Васильково (1 погр.), Вески (1 погр.) – находятся на территории Владимирско-Юрьевского Ополья (Жуковский, 2019. С. 124–147). По наблюдения М.О. Жуковского, большинство погребений с весами – мужские (хотя документировано также и присутствие весов в погребениях женщин и детей), многие из них представляют собой камерные могилы, значительная часть таких погребений содержит также оружие и конское снаряжение. Совместная встречаемость весов, оружия и предметов конского снаряжения характерна, в частности, для ярославских могильников. Из двух известных в Тимеревском некрополе погребений со стременами одно (камерная могила 100) содержало также весы в футляре (Фехнер, Янина, 1978).

Рис. 4.

Находки из погребения 19 (номера соответствуют плану погребения на рис. 2).

Fig. 4. Finds from burial 19 (numbers correspond to the burial plan in Fig. 2)

Ножи и кресала с кремнем, помещавшиеся в районе пояса, – обычные предметы в сопровождающем инвентаре мужских погребений X–XI вв. в Северо-Восточной Руси. Фрагмент дирхема (рис. 4, 8) не имеет отверстия для подвешивания или следов крепления ушка, он был помещен в погребение в качестве “обола мертвого”. Этот редкий для средневековой Руси обычай (Равдина, 1988) ранее зафиксирован в двух погребениях в могильнике Шекшово (Макаров и др., 2020. С. 134, 136).

Приземистый лепной горшочек⁶⁶ высотой всего 10.5 см, с коническим туловом, выраженными плечиками и отогнутым наружу венчиком, декорированным насечками по краю, находит ближайшие параллели в материалах Тимерева (Смирнова, 1987. С. 97, 98).

Погребение датируется рубежом X–XI – первой четвертью XI в. Нижняя граница этого интервала определена временем чеканки монеты, верхняя – общим характером вещевого набора, в котором присутствуют предметы, характерные для X в., время их бытования не выходило за пределы начала XI в. (топорик, стремя, 14-гранная гирька, лепной сосуд, орнаментированный по краю венчика веревочкой на палочке).

Следует ли рассматривать погребальный комплекс, выявленный на площадке кургана 1, как камерное погребение? Состав погребального инвентаря, размеры могильной ямы, наличие в ней деревянных конструкций с перерубами на углах, немного асимметричное положение погребенного, соответствуют характерным признакам древнерусских камерных могил, выделенных К.А. Михайловым (2016. С. 30–35, 40). Однако в отличие от классических камер, представлявших собой подземные помещения с перекрытиями, могильная яма погребения 19 имела небольшую глубину. По своему объему и глубине она существенно отличается от камер Гнёздова или Старовознесенского некрополя в Пскове. На территории Северо-Восточной Руси единственный некрополь с камерными погребениями – Тимерево, где исследовано пять подобных комплексов (Зозуля, 2014; Михайлов, 2016. С. 49, 222–227). По своим размерам большинство тимеревских камер уступает могильной яме в кургане 1 в Гнездилове. Тимеревские камерные погребения содержат более представительные наборы престижных вещей, но по некоторым своим особенностям, в том числе по небольшой глубине могильных ям (0.2–0.7 м) и небольшой высоте курганов (0.7–1 м), они близки гнездиловскому погребению. Добавим, что в древнерусских могильниках камерные конструкции, исследование которых сопровождалось определением породы дерева (всего 5 погребений), сооружены из сосны, в одном случае – с перекрытием из березовых бревен (Михайлов, 2016. С. 54), использование дуба ни разу не зафиксировано.

Стоит отметить определенные черты сходства гнездиловского погребения с камерными погребениями Польши, которые стали объектами пристального исследовательского внимания в последние десятилетия. Признаки, положенные в основу выделения камерных могил Южной Балтики в особую категорию погребений, несколько отличаются от тех, которые характеризуют древнерусские и скандинавские камеры. Главный из них – наличие в могиле стационарной деревянной конструкции. Камерные погребения Южной Балтики, в отличие от камер Руси и Скандинавии, не были перекрыты курганными насыпями, часто имели более вытянутые пропорции могильных ям, никогда не сопровождались останками животных и нередко содержали более скромный инвентарь (Janovsky, 2011, 2013; Müller-Wille, 2014. P. 482–510; Ciepłe, 2019. P. 477–483, 573, 574). В состав погребального инвентаря в отдельных таких могилах (например, в некрополе Цепля) входили стремена и удила (Ciepłe, 2019. P. 139–165, 555–557). В могильнике Бодзе в качестве материала для погребальных сооружений (гробов?) наряду с сосной использовался дуб (Кoszałka, 2014. P. 422). А. Яновский отмечает отсутствие в камерных погребениях Южной Балтики скандинавских вещей. На территории Польши камерный обряд погребения появился во второй половине X и бытовал до XII в. А. Яновский полагает, что появление камерного погребального обряда на Южном побережье Балтики непосредственно не связано со скандинавским присутствием или влияниями, а отражает общие процессы формирования престижных форм погребального обряда в среде знати Северной и Восточной Европы (Janovsky, 2011, 2013).

При этом погребение “гнездиловского всадника” по характеру сооружения, в которое были помещены останки умершего, имеет сходство с погребениями XI в. в больших могильных ямах прямоугольной в плане формы, известных в ряде могильников Северо-Восточной Руси, в том числе в Шекшове, в некрополях на Михайловской стороне и на территории Ризоположенского монастыря в Суздале (Макаров, Зайцева, 2016. С. 193–197). В некоторых таких погребениях домовины, по-видимому, представляли собой стационарные конструкции. Инвентарь большинства таких погребений беден, во многих могилах отсутствует. Однако в некоторых случаях он содержал предметы, характерные для камерных погребений. Так, в мужском погребении 2 в Шекшове найдены весовые гирьки, ключ и наконечник стрелы. В целом погребения XI в. в больших могильных ямах остаются пока малоисследованной группой. Документация старых раскопок не всегда дает возможности для их полноценной характеристики. Очевидно, современные представления о камерных погребениях Руси как об обособленной группе элитных могил не в полной мере отражают вариативность погребальных обрядов X–начала XI в. и существование в некрополях Восточной Европы иных типов престижных погребений по обряду ингумации, отличавшихся особенностями устройства внутримогильных сооружений и более скромным набором сопровождающих вещей.

Остановимся подробнее на находках боевых топоров в могильниках Суздальского Ополья. Обращение к вещевым коллекциям и дневниковым записям 1851–1852 гг. показывает, что среди погребального инвентаря, собранного при раскопках А.С. Уварова, не было мечей X–XI вв., хотя представлен, по крайней мере, один наконечник ножен меча, найденный в кургане 137 в Василькове (ГИМ 54746, оп. В 2187/ 99; Wyrwa, Janovsky 2014. Rys. 19, 6). Топоров в этой коллекции около 140, большинство из них относится к характерным типам боевых топоров, они составляют наиболее многочисленную категорию предметов вооружения. Но, поскольку большинство находок в коллекции депаспортизовано, связать предметы вооружения с отдельными могильниками и выделить среди погребений, исследованных в 1851–1852 гг., комплексы, включавшие боевые топоры, за редкими исключениями, не удается.

Новые находки, сделанные при раскопках и обследованиях 2010-х годов, происходят из трех могильников. Три топора найдены in situ в погребениях в Гнездилове и Шекшове, еще восемь происходят из разрушенных погребений. В Шекшове помимо широко известного топора с княжескими знаками (Макаров и др., 2013) найден еще один небольшой топорик типа IV (?) с утраченным обухом. Из сборов в могильнике Сельцо, в 3 км к северу от Суздаля, происходят два топорика с молоточком на обухе, типа I по А.Н. Кирпичникову (1973), и топорик с утраченным обухом, типологическая принадлежность которого точно не может быть установлена (скорее всего, тип I или II). Из сборов в Гнездилове происходят четыре боевых топора, относящиеся к типам IV (2 экз.), IVA (1 экз.) и III (1 экз.). Серия из 11 боевых топоров выглядит достаточно внушительной для древнерусских могильников, в которых находки предметов вооружения в целом редки. Отметим, что среди новых находок в могильниках нет рабочих топоров (хотя присутствуют обломки лезвий, которые могут принадлежать как боевым, так и рабочим).

В типологическом плане новые находки разнообразны. Обычные для славянского мира топоры с вырезным обухом (типа IV) преобладают (4 экз.), но многочисленны также и топорики с молоточком на обухе типа I (3 экз.), в целом широко распространенные в Восточной Европе, но особенно характерные для комплекса вооружения поволжских финнов и жителей Волжской Болгарии. Узколезвийные топоры с вырезным обухом (тип III) иногда рассматриваются как тип, первоначально имевший южнорусское происхождение (Плавинский, 2014. С. 66–68).

Все три могильника, из которых происходят находки боевых топоров, – некрополи “больших поселений”, локальных центров расселения X–XI вв., игравших ведущую роль в экономике и социальной организации центра Северо-Восточной Руси (Макаров и др., 2018). Два из них – Гнездилово и Сельцо – находились в ближайших окрестностях Суздаля. Находки топоров определенно указывают на присутствие среди обитателей больших поселений военно-административной элиты. Суздаль дважды упоминается в XI в. как место социальных конфликтов и военных столкновений, и оба раза эти события прямо затрагивают “землю”, негородские поселения. В 1024 г., после усмирения мятежа волхвов в Суздальской земле, Ярослав Владимирович “устави ту землю” (Полное собрание…, 2000. С. 112). В 1096 г. после ожесточенной борьбы с Олегом Святославичем Мстислав Владимирович, восстановив власть над Суздалем, “…распусти дружину по селам” (Полное собрание…, 1997. Стб. 238). Оба эти летописные сообщения постоянно находятся в поле зрения исследователей при изучении начального периода истории Северо-Восточной Руси и получили бесчисленные комментарии.

Погребение 19 в Гнездилове – первый погребальный комплекс с всадническим снаряжением, выявленный археологами в Суздальском Ополье за последние 170 лет, и второй (после погребения в Шекшовском кургане 1 с инкрустированным боевым топором – Макаров и др., 2013) погребальный комплекс с ингумацией, который может быть достоверно связан с социальной элитой высокого ранга. Оно дает представление о том, как могли выглядеть ингумации с оружием и конским снаряжением из раскопок Уварова, оставшиеся скудно документированными. Возможно, его следует считать связующим звеном между камерными погребениями X в. и престижными погребениями в больших могильных ямах, получившими распространение в XI в. Сочетание в составе погребального инвентаря оружия, всаднического снаряжения и весов повторяется в ряде погребальных комплексов середины X – начала XI в. и могло иметь особое символическое значение в репрезентации знати. Общий набор инвентаря в погребениях, содержащих весы, характеризует погребенных скорее как представителей элиты, связанных с осуществлением административно-фискальных функций (приемом серебра в качестве податей?), чем как купцов, представителей профессиональной группы, связанной с торговлей (Жуковский, 2019. С. 124–147). Стоит отметить, что и курган с погребением “гнездиловского всадника”, и курган с инкрустированным топором в Шекшове, и камерные погребения с оружием в Тимереве находились не в центре некрополя, а на краю или у края курганных групп. Предложенная датировка погребения 19 в могильнике Гнездилово примерно соответствует летописным событиям 1024 г., с которыми связано первое упоминание о Суздале, – “мятежу волхвов” и последующему “уставлению земли” Ярославом.

Работа выполнена при финансовой поддержке РНФ, проект № 19-18-00538-П.