Российская археология, 2022, № 2, стр. 7-19

Описание особенностей древнего производящего хозяйства, определение времени его первоначального появления и дальнейшей эволюции входят в круг важнейших задач археологических и палеоэкологических исследований. Для лесной полосы Восточной Европы с центром в Московском регионе важнейшим рубежом в изучении данной темы стал выход монографий Марка Ильича Нейштадта (Нейштадт, 1957) и Юрия Алексеевича Краснова (Краснов, 1971). В 1950–1970-е годы стало очевидным, что археологические памятники и спорово-пыльцевые спектры озерно-болотных отложений несут существенную информацию о хозяйственной деятельности людей в прошлом, но специальных комплексных исследований, нацеленных на изучение антропогенных изменений ландшафта, форм хозяйства, его пространственной организации тогда еще не проводилось. Специальное применение флотации для извлечения палеоботанических остатков практически не применялось за очень редкими исключениями. Спорово-пыльцевой метод в археологии рассматривался, в первую очередь, как один из методов относительного датирования памятников, и то лишь каменного века.

В настоящее время ситуация изменилась к лучшему, был осуществлен целый ряд специальных проектов, нацеленных на сбор остеологических и палеоботанических остатков в культурных слоях археологических памятников Московского региона (Антипина, 2009; 2013; Антипина, Лебедева, 2005; Вишневский, 1990; 1994; Кирьянова, 2005; Кренке, 2011; 2019а; Лебедева, 2005; 2008; 2009; 2013), разработаны новаторские подходы для диагностики следов подсечного земледелия (Пономаренко и др., 2021), определения характера пищи, по составу жиров на стенках сосудов (Азаров и др., 2021).

Важно подчеркнуть, что 50 лет назад доминировала исследовательская парадигма, согласно которой хозяйственное развитие лесной зоны Восточной Европы протекало со значительным отставанием от более южных и западных областей и имело монотонно поступательный характер. Если подходить к этому вопросу с точки зрения анализа динамики распространения важнейших технологических достижений, то наблюдается парадокс. Технология изготовления керамики, освоение производства железа и орудий из него проникли в лесную зону Восточной Европы весьма быстро. Распространение шнуровых культур древних скотоводов позднего неолита/раннего бронзового века также происходило настолько стремительно, что методами радиоуглеродной хронологии практически не удается проследить в пространстве этапы этого процесса (Кренке, 2019а). Скорость обмена идеями была весьма высока. Почему же тогда распространение в московском регионе таких важнейших отраслей хозяйства, как земледелие и скотоводство, могло существенно отставать от смежных территорий?

В связи с этим естественным было выдвижение гипотезы, что формирование производящего хозяйства и продвижение земледелия в лесную зону Восточной Европы могло быть весьма ранним, но оставалось недоказанным без специальных исследований.

За прошедшие 50 лет с момента выхода книги Ю.А. Краснова источниковая база существенно расширилась, тем не менее, она совершенно недостаточна для однозначных выводов. Дискуссии ведутся о самом наличии и формах земледелия в лесной зоне Восточной Европы в различные эпохи (Антипина, Лебедева, 2005; Антипина, 2009; Добровольская, Решетова, 2019; Ершова, Кренке, 2014; Конецкий, Самойлов, 2000; Кренке, 2004; Энговатова и др., 2015).

Помимо археологов, и часто независимо от них, история производящего хозяйства все чаще становится предметом исследования палеогеографов и палеоэкологов. За последние несколько десятилетий было выполнено значительное количество работ, в которых с помощью спорово‑пыльцевого анализа последовательно накапливающихся водных отложений или почвенно‑седиментационных серий были прослежены изменения ландшафтов юга лесной зоны РФ в голоцене, и обращено особое внимание на признаки появления и развития сельского хозяйства. Это стало возможным благодаря постоянно усовершенствующемуся методу антропогенных индикаторов (AI), разработанному еще в середине 20 века (Behre, 1986), а также созданию новых методов математической обработки, развитию методов датирования и общей тенденции к мультидисциплинарности палеоэкологических исследований. Антропогенные индикаторы в спорово-пыльцевых спектрах – это микроостатки растений, так или иначе связанных с хозяйственной деятельностью. Поскольку набор таких растений во многом зависит от региона, особое значение для нас имеют работы по выявлению индикаторов сельского хозяйства именно для юга лесной зоны европейской части РФ (Носова, 2009; Носова и др., 2014). В обобщающей работе 2014 г. авторы выделяют следующие группы индикаторов: 1) соотношение сумм древесной пыльцы (AP) и пыльцы трав (NAP) как основной признак нарушений лесного покрова; 2) изменение соотношений внутри группы древесных пород как признак вторичных сукцессий на нарушенных лесных территориях; 3) присутствие пыльцы культурных растений и индикаторов пашенного земледелия¹¹; 4) присутствие индикаторов уплотненных субстратов и (или) пастбищ²²; 5) общее увеличение содержания пыльцы луговых трав как индикатор увеличения площадей лугов. Помимо собственно пыльцевых индикаторов, в палеогеографических работах часто дополнительно используются данные ботанического анализа торфа, содержания органики, угля, непыльцевых палиноморф (NNP), фитолитов и других индикаторов изменений, связанных с деятельностью людей.

Насколько реконструкции хозяйственной деятельности, особенно датировки раннего земледелия, сделанные по пыльцевым данным, могут считаться достоверными? Основные слабые места метода, подробно разобранные в ряде работ (Behre, 2007), следующие: 1) низкое таксономическое разрешение и проблемы идентификации некоторых типов пыльцы культурных злаков (Hordeum, Avena, Panicum), особенно в случаях, когда она единична и плохо сохранилась; 2) проблемы, связанные с дальним заносом пыльцы; 3) возможное перемешивание пыльцы разного возраста из-за нарушения стратиграфии; 4) возможные неточности в датировании. Можно добавить также региональные различия в экологии отдельных пыльцевых групп, использующихся как антропогенные индикаторы³³. Все эти вероятные источники ошибок, как правило, учитываются и оговариваются авторами современных исследований. Благодаря более строгому подходу к интерпретации пыльцевых данных, некоторые “открытия”, сделанные в Европе в начале 2000-х, в последнее десятилетие подверглись критическому пересмотру (Behre, 2007; Alenius et al., 2013). Тем не менее пыльцевые исследования, часто в сочетании с другими палеоэкологическими методами, существенно обогатили представления об истории развития производящего хозяйства во  многих регионах мира, в том числе и там, где  археологические данные пока недостаточно полные.

Рассмотрим узловые проблемы в хронологическом порядке.

Неолит–энеолит. В Подмосковье для описания данной эпохи выделены следующие служебные таксоны, расположенные ниже в хронологическом порядке: верхне-волжская, льяловская, гребенчато-лапчатой керамики, шагарская и волосовская культуры (Неолит северной Евразии, 1996). В соседней Смоленщине и белорусском Поднепровье и Посожье – это верхнеднепровская культура (Тюрина, 1967, 1970; Калечыц А.Г., 1997; Езепенко, 2019). В верховьях Западной Двины культурная стратиграфия разработана лучше, благодаря работам Северо-западной экспедиции Государственного Эрмитажа. Выделены следующие таксоны – сертейская, руднянская, памятники типа слоя “В” Сертеи VIII, усвятская, жижицкая, северо-белорусская, узменьская культуры (Микляев, 1995), хронологическая последовательность которых опирается на хорошие реперы радиоуглеродных дат (Мазуркевич и др., 2016).

В литературе абсолютно доминирует мнение, что в мезолите-неолите леса Восточной Европы заселяли люди, жизнеобеспечение которых опиралось исключительно на собирательство, рыболовство и охоту. Мезолитические собаки всегда воспринимались в литературе лишь как верные спутники охотника, что оказалось совсем не так. Изучение черепов собак из расположенной на р. Дубне стоянки Замостье 2 показало, что их употребляли в пищу (Ше, 2013). Собака была пищевым ресурсом, как в древности, так и в относительно недавнее время, что хорошо известно по памятникам Дальнего Востока. Можно сделать предположение, что древность “идеи производящего хозяйства” недооценивалась.

Переходя после этих вводных слов к неолитическим памятникам лесной зоны Восточной Европы, отметим, что лишь на единичных объектах проводились комплексные исследования с применением новейших методов естественных наук (к таким относятся упомянутая выше стоянка Замостье 2 и Сертейский комплекс памятников). Если единичные фрагменты линейно-ленточной керамики достигали верховьев Западной Двины (стоянки Сертейского комплекса), влияния днепро-донецкой культуры глубоко проникали в леса Смоленщины (Езепенко, 2019), то зачатки производящего хозяйства следует тщательно искать, прежде чем делать выводы.

Очень важно учитывать ландшафтное положение анализируемых неолитических памятников. Есть действительно очевидные стоянки рыболовов, расположенные в местах (озерные берега и протоки), где и в XX веке основой хозяйства было рыболовство. Но есть памятники, приуроченные к другим ландшафтным участкам – берегам больших рек (Москва-река, Ока, Днепр), имеются единичные находки льяловской керамики на высоких террасах (например, стоянка Григорово на Москве-реке), где у неолитического культурного слоя не было шансов сохраниться из-за многовековой средневековой и современной распашки.

А.Н. Мазуркевич (2003; 2007), описывая ситуацию в Двинско-Ловатском регионе, отмечал, что возникновение производящего хозяйства могло быть связано с контактами аборигенных культур с носителями культуры шаровидных амфор. Отметим, что глубина проникновения этой культуры на восток недооценена. Случайно найденный могильник культуры шаровидных амфор Туринщина в Смоленске (Шмидт, 1992) не единичен. Имеются отдельные находки характерной керамики шаровидных амфор в долине Верхней Оки (случайные находки в районе Каширы)⁴⁴, на Москве-реке (Кренке, 2019а).

Палинологические данные. В статье А. Поска (Poska et al., 2004), обобщающей палинологические данные о распространении культурных злаков в Европе, показано достаточно раннее (неолит-энеолит) появление пыльцы Cerealia на территории сопредельных стран – Украины, Беларуси, Прибалтики, Скандинавии. Так, первые находки пыльцы культурных злаков в Эстонии и южной Швеции датируются 6000 cal. BP (Poska et al., 2004), в южной Финляндии 6400–5200 cal BP (Alenius et al., 2013). На юго-западе Беларуси самые ранние пыльцевые сигналы земледелия фиксируются 6600–6000 cal BP (Zernitskaya, Mikhailov, 2009).

На территории лесной зоны Европейской части России также имеются свидетельства о находках пыльцы злаков культурного типа в водных отложениях неолитического возраста. Это болото Радбелик в пойме оз. Ильмень (Konigsson, Possnert, 1997), болота в долине р. Сертейки в Смоленской обл. (Tarasov et al., 2019), болото Змеиное в Псковской обл. (Tarasov et al., 2019), оз. Большое Заветное в Приладожье (Alenius et al., 2020). Поскольку все эти находки единичны и, как правило, не сопровождаются другими индикаторами сельскохозяйственной деятельности, они интерпретируются авторами очень осторожно.

В Московской обл. на немногочисленных пыльцевых диаграммах озерных и болотных отложений с достоверно датированными слоями неолитического возраста (Ершова, 2013; Borisova, 2019; Miagkaia, Ershova, 2020) признаки изменений в растительном покрове, которые можно связать с земледелием или скотоводством, не выявлены. Тем не менее детальные пыльцевые исследования, проведенные непосредственно на неолитических памятниках, в некоторых случаях показали более выраженный сигнал в виде присутствия пыльцы злаков культурного типа одновременно с индикаторами осветления леса и нарушений почвенного покрова. Это дало основание для осторожного предположения о существовании начальных форм земледелия на неолитических памятниках Сертея 2 и Наумово в Псковской обл. в период 6600–5400 BP (Mazurkevich et al., 2009). Пыльца и фитолиты культурных злаков были обнаружены в погребенных почвах с неолитическими находками в Старой Ладоге (Александровский и др., 2019). Возможность существования в Приладожье в неолите так называемой garden cultivation – практики выращивания диких и одомашненных растений на ограниченных освобожденных от леса площадях, обсуждается в работе Alenius et al. (2020). В Московской обл. при анализе культурного слоя 1-й Звенигородской неолитической стоянки в пойме Москвы-реки была найдена пыльца злаков культурного типа одновременно с признаками нарушения лесного покрова (Кренке и др., 2012; Ershova et al., 2014). В то же время многолетние тщательные пыльцевые, карпологические и изотопные исследования неолитических культурных слоев торфяниковой стоянки Замостье-2 в пойме р. Дубны в Московской обл. никаких следов возможного земледелия не выявили (Berihuete, 2018).

Обобщая имеющуюся на сегодняшний день палинологическую информацию по лесной зоне Европейской России, включая Московскую обл., П. Тарасов и соавторы констатируют, что при анализе озерных и болотных отложений, дающих региональный сигнал, признаки, которые однозначно можно было бы интерпретировать как следы неолитического земледелия, не фиксируются (Tarasov et al., 2019). Это не исключает, однако, возможности существования у неолитического населения начальных примитивных форм производящего хозяйства, которые могут быть выявлены только с помощью детальных исследований непосредственно на археологических памятниках.

Бронзовый век. Информация о хозяйстве населения, оставившего в III тыс. до н.э. фатьяновскую культуру, самую яркую из представленных в Волго-Окском междуречье, долгое время базировалось лишь на данных погребального обряда, в котором использовались кости домашних животных в качестве заупокойной пищи. Существенно новым было открытие поселений этой культуры, расположенных в бассейне Москвы-реки (Кренке, 2019б). Несмотря на плохую сохранность костей в культурном слое поселения РАНИС-пойма, там определены зубы домашней лошади, коровы, овцы-козы (определения Н.В. Сердюк, Е.Л. Дмитриева, ПИН). Надежных данных о земледелии получено не было, но и не было исследований подходящего объекта, где была бы возможность организовать промывку культурного слоя с целью поиска карбонизированных зерен.

Примерно такие же выводы можно сделать относительно культуры фатьяноидной керамики. Немногочисленные данные, полученные при анализе остеологической коллекции, аккумулировавшейся на дне реки Сулать, указывают на наличие домашнего скота. В том числе получена радиоуглеродная дата для кости коровы (определение А.К. Каспарова) возрастом 3220 ± 100 лет (Ле-10932), что при калибровке указывает на середину II тыс. н.э. (Кренке и др., 2018). Неоднозначные выводы сделаны после изучения жиров на стенках сосудов, относящихся к культурам текстильной керамики и поздняковской (Азаров и др., 2021). С одной стороны, фиксируется использование керамических сосудов для приготовления мясной и рыбной пищи, с другой стороны, анализ липидов не может выявить использование горшков для приготовления пищи из зерновых культур. Ландшафтная приуроченность памятников позднего бронзового века, в частности в долине Москвы-реки, часто совпадает с памятниками железного века, что наводит на мысль о сходстве хозяйственных моделей тех и других (Кренке, 2019а).

Палинологические данные. Для эпохи бронзы уже многие пыльцевые диаграммы из зоны смешанных лесов Эстонии, Латвии, Литвы, юга Финляндии и Швеции фиксируют в той или иной степени выраженные изменения пыльцевых спектров, которые можно трактовать как признаки производящего хозяйства. Это собственно пыльца культурных растений и сопутствующих сорняков, пыльца трав-индикаторов выпаса, а также уменьшение общей доли древесных и изменение их состава в пользу вторичных пород, что можно интерпретировать как сведение леса под поле или пастбище (Poska et al., 2004). На востоке Беларуси признаки сведения лесов и скотоводства отчетливо фиксируются около 4000–4500 cal BP (Зерницкая и др., 2019).

Похожие данные имеются и для западных областей РФ. В болоте Радбелик в пойме оз. Ильмень (Новгородская обл.) заметный пик Cerealia вместе с другими антропогенными индикаторами датирован 3200 cal BC (Königsson et al, 1997). В оз.  Большое Заветное в Приладожье, начиная с 2480 cal BC отмечено присутствие пыльцы пшеницы, а в период 2310–2240 cal BC – пыльцы конопли (Alenius et al., 2020). На северо-западе Смоленской обл. в разрезе Сертейка очевидный рубеж начала сельского хозяйства (снижение широколиственных пород, появление и увеличение всех антропогенных индикаторов) датирован 3900 cal BP. В разрезе Сертея 2 первое появление Cerealia, синхронное снижению доли ели, датировано 4700 cal BP, а пик культурных злаков приходится на 3500 cal BP (Tarasov et al., 2019).

Согласно пыльцевым исследованиям в заповеднике “Полистовский” на востоке Псковской обл., индикаторы сельского хозяйства (пыльца Cerealia и падение доли широколиственных пород) появляются 4200 cal BP в разрезе Плавница (Nosova et al., 2017) и в период около 3500–4000 cal BP в разрезе Городок (Носова и др., 2017). Палинологический анализ разреза Старосельский мох (Центрально-Лесной заповедник, Тверская обл.), проведенный независимо дважды – М.Б. Носовой (Носова, 2009) и Е.Ю. Новенко (Novenko et al., 2014), показал первое появление пыльцы культурных злаков одновременно с падением доли широколиственных деревьев около 3000 cal BP. К югу от Московской обл., в болоте Подкосьмово (Тульская обл.), в слоях, датированных бронзовым веком, выявлены слабо выраженные признаки антропогенных изменений растительности, связанных с сельским хозяйством (Новенко, 2017). В болоте Мочула в Калужских засеках индикаторы выпаса датированы 3700 и 3200 cal BP (Novenko et al., 2019).

В Московской обл. в немногочисленных диаграммах, отражающих региональный сигнал, для бронзового века, так же, как и для неолита, отчетливые индикаторы сельскохозяйственной деятельности отсутствуют. Однако при исследовании объектов, связанных непосредственно с археологическими памятниками бронзового века или расположенных рядом с ними, такие признаки обнаруживаются. В фатьяновском культурном слое (стоянка РАНИС-1 в пойме Москвы-реки рядом с Николиной Горой, датированной около середины III тыс. до н.э.) отмечена пыльца культурных злаков в сочетании с рудеральными травами (Спиридонова и др., 2009). Почвенный горизонт, имеющий признаки распашки и содержащий пыльцу культурных злаков и конопли, был обнаружен в пойме Москвы-реки на территории Звенигородской биостанции МГУ (Ershova et al., 2016).

Таким образом, имеющиеся на сегодняшний день палинологические данные свидетельствуют о весьма вероятном присутствии у племен бронзового века в лесной зоне Европейской части РФ производящего хозяйства – прежде всего, скотоводства, и, возможно, земледелия. При этом если на западе Смоленской, Псковской, Новгородской областей палинологические индикаторы сведения леса под пастбища и, возможно, под поля, имеют достаточно выраженный характер и отражаются в региональных спектрах, то в Московской обл. они улавливаются пока только на узко локальном уровне.

Железный век. Промывка культурных слоев городищ железного века в Подмосковье показала, что земледелие было распространено, культивировались ячмень, просо, пшеница, а также техническая культура – лен (Кренке, 2019а). В почвенных разрезах под валами городищ дьякова типа были зафиксированы пахотные горизонты (Александровский и др., 1998). Остеологические коллекции показывают доминирование домашних животных в составе кухонных остатков в культурных слоях городищ (Антипина, 2009; Цалкин, 1962).

Применительно к железному веку вопросы заключаются не в выяснении факта наличия/отсутствия земледелия и скотоводства. Перечень вопросов следующий. Как соотносились земледелие и скотоводство между собой и с присваивающими формами хозяйства? Насколько был распространен окультуренный ландшафт в долинах больших рек (типа Москвы-реки, Истры, Пахры), образовывал ли он сплошной пояс? Какова была глубина внедрения окультуренных ландшафтов на водоразделы? Как соотносились подсечные формы земледелия и стационарные поля длительного пользования?

Например, с одной стороны, очевидно, что ближайшие округи городищ использовались как поля длительного пользования. На мысах, соседних с городищами, часто обнаруживают селища с незначительным культурным слоем, на склонах оврагов рядом с городищами фиксируются единичные фрагменты керамики, смытой с вышележащих поверхностей. Таким образом, выстраивается логичная пространственная модель. В центре городище, на мысах высокого берега на небольшом удалении от него – селища типа полевых станов, еще дальше – постоянные пахотные угодья, за ними – перелоги и участки подсек. Эта модель опирается на данные многолетних исследований округи Дьякова городища (Кренке, 2011) и округи городища Бушарино (Кренке и др., 2021; Пономаренко и др. 2021). С другой стороны, четкие следы пахотных борозд железного века пока не найдены, что провоцирует некоторых исследователей сомневаться в наличии пашенного земледелия и реконструировать лишь подсечные формы земледелия (Конецкий, Самойлов, 2000). То, что подсека была, сомневаться теперь (после работ Е.В. Пономаренко) не приходится, но длительное, иногда тысячелетнее существование городищ на одном месте, казалось бы, указывает на то, что их окрестности должны были превратиться в поля длительного пользования.

Изучение объектов, расположенных на водоразделах, лишь начато (см. далее). Изучение пойменных участков, примыкающих к городищам, показало, что здесь имеются как биоархеологические следы хозяйственной активности людей железного века, так и следы “керамического дождя”, типичного для участков постоянного землепользования. Такими эталонными участками стали поймы напротив городища Николина Гора (разрез РАНИС-2) и москворецкая пойма напротив городищ Луцино, Спас-Тушино, Кунцево.

Палинологические данные. Начиная 2800–2900 cal BP во многих регионах к западу от Московской обл. в пыльцевых диаграммах фиксируется уже заметное и продолжительное присутствие сельского хозяйства, выраженное не только в находках пыльцы индикаторов земледелия, но и в заметных антропогенных изменениях ландшафтов – снижении доли широколиственных пород, увеличении доли трав, включая индикаторы выпаса. В Смоленской обл. это болота Гусино (Лавренов и др., 2021), бывшая старица в устье реки Катынки недалеко от Смоленска (Ershova et al., 2020), болото Мшары (Исток Днепра). Очевидные признаки скотоводства и земледелия РЖВ выявлены в торфяниках Приильменья (Еремеев, Дзюба, 2010) в Новгородской обл. В торфяниках Полистово-Ловатской болотной системы (Псковская обл.) культурные злаки и другие антропогенные индикаторы появляются 2300 cal BP в болоте Кокоревское (Nosova et al., 2019), выше 2500 cal BP в болоте Плавница и выше 2000–1800 cal BP в болоте Городок (Носова и др., 2017). Длительное присутствие индикаторов выпаса и осветления (без культурных злаков) в период 2500–2700 cal BP фиксируется в болоте Кривецкий мох в Тверской обл. (Mazei et al., 2020). В болоте Старосельский мох сплошная кривая Cerealia начинается с 1700–1600 cal BP (Носова, 2009; Novenko et al., 2014).

Что касается Московской обл., то при обилии данных о пыльце и зернах культурных злаков в культурных слоях дьяковских городищ и поселений (Гунова и др., 1996; Спиридонова, Алешинская, 2004) поймать следы древней сельскохозяйственной деятельности на региональном уровне долгое время не удавалось. В статье 2014 г. мы констатировали, что в немногих региональных колонках, опубликованных к тому времени, “никаких ярко выраженных признаков антропогенных изменений растительности в период бытования в долине Москвы-реки культур дьякова типа нет”, из чего был сделан вывод о том, что “несмотря на густую заселенность долины Москвы-реки в железном веке, окультуренные участки ландшафтов имели “очаговый” характер с устойчивыми границами” (Ершова, Кренке, 2014).

За прошедшие годы появилось много новых данных. Во-первых, было продолжено исследование ресурсных зон городищ дьякова типа, в ходе которых с помощью комплекса методов (почвенных, педоантрокологических и пыльцевых) были выявлены участки со следами различных форм землепользования. В пойме Москвы-реки в разрезе РАНИС-2, расположенном в 1 км от городища Николина Гора, в погребенной почве с датами 2650–2944 cal BP были определены признаки неоднократного выжигания леса под выпас (угли ели, изобилие пыльцы полыни и пастбищных трав) (Александровский и др., 2018). В пределах ресурсной зоны Бушаринского городища, под славянскими курганами были выявлены несколько погребенных почвенных горизонтов с признаками подсечного земледелия с датами 1866–1747, 1818–1709 и 1783–1640 cal BP (Пономаренко и др., 2021).

Во-вторых, удалось зафиксировать следы дьяковского земледелия и на региональном уровне – в водораздельных торфяных колонках. В Лосином острове в Москве в 7-метровой хорошо датированной колонке первое появление культурных злаков, синхронное сокращению доли широколиственных деревьев, отмечено в период 2400–2800 cal BP (Miagkaia, Ershova, 2020). В болоте Сима (Звенигородская биостанция МГУ), несмотря на крайне низкую скорость накопления торфа, удалось поймать горизонт первого появления культурных злаков, датированный “дьяковским временем”, 2310–2154 cal BP (Кренке и др., 2021). Последний объект можно считать одновременно и локальным, поскольку оно находится в пределах 1 км от Бушаринского городища, и региональным, так как болото достаточного размера, чтобы улавливать региональный сигнал.

Заключение. Комплексные междисциплинарные исследования на археологических памятниках и палеоэкологические исследования отложений торфяников и водоемов значительно обогатили за последние несколько десятилетий наши представления о начальных этапах развития производящего хозяйства как Московского региона, так и всей лесной зоны Европейской России.

Наиболее существенный прогресс в рассматриваемой теме достигнут относительно памятников железного века. Население городищ дьякова типа начало формирование агроландшафта, легшего в основу дальнейшего сельскохозяйственного освоения территории. В наиболее плотно освоенных микрорегионах, таких как звенигородское течение Москвы-реки, следы земледельческой активности повсеместно проявляются в отложениях долинного комплекса, а также выявлены на водораздельных участках.

Вопрос о времени проникновения в Волго-Окское междуречье самых ранних зачатков производящего хозяйства, пока остается открытым. Для его решения необходима более тесная интеграция археологических и палеоэкологических/палеоботанических исследований. Основной акцент должен быть сделан на изучение культурных слоев стоянок и местонахождений, расположенных в “нетипичных” для неолита условиях по берегам крупных рек.

Статья подготовлена по гранту РФФИ “Экспансия” 20-14-50406.