Радиационная биология. Радиоэкология, 2022, T. 62, № 1, стр. 28-41
Связь между динамикой роста перевивной карциномы Льюиса у мышей и изменением активности генов и некодирующих РНК после рентгеновского облучения в малых дозах
В. Ф. Михайлов 1, Д. В. Салеева 1, *, Л. В. Шуленина 1, Н. Ф. Раева 1, Л. М. Рождественский 1, Г. Д. Засухина 1, 2
1 Федеральный медицинский биофизический центр им. А.И. Бурназяна ФМБА России
Москва, Россия
2 Институт общей генетики им. Н.И. Вавилова РАН
Москва, Россия
* E-mail: dasha_saleeva@inbox.ru
Поступила в редакцию 22.06.2021
После доработки 27.10.2021
Принята к публикации 09.11.2021
- EDN: JRKKXY
- DOI: 10.31857/S0869803122010088
Аннотация
Изучено влияние малых доз радиации на динамику роста перевивной карциномы Льюиса у самок-мышей линии C57Bl/6. Четырехкратное тотальное фракционированное воздействие рентгеновского облучения проводили в дозе 75 мГр при мощности дозы 0.154 Гр/мин и напряжении 200 кВ, начиная с 10-х суток после трансплантации с 4-суточным интервалом. В группе облученных мышей отмечали снижение скорости роста опухоли, преимущественно с 20-х суток, сопровождавшееся изменением активности исследованных генетических структур. Анализ экспрессии генов и некодирующих РНК (микроРНК и длинных некодирующих РНК) в клетках опухоли, а также в нормальных тканях (костный мозг, печень, селезенка) на 14-е и 22-е сутки показал, что количество активированных онкогенов в опухолевой ткани превалировало над количеством активированных онкосупрессоров. Отличный от опухоли эффект наблюдался для клеток нормальных органов. Для всех исследованных тканей было рассчитано соотношение активностей онкосупрессоров к онкогенам. Эти доли составили 0.5 для опухоли, 10.7 для костного мозга и 2.4 для селезенки и тимуса. Таким образом, можно констатировать, что в опухоли наблюдалась особенно выраженная активация онкогенов по сравнению с активностью онкосупрессоров, в то же время в нормальных органах отмечался противоположный эффект.
Многолетнее господствующее представление о беспороговом действии радиации в последнее время претерпело существенные изменения. Была показана разнонаправленность действия высоких и малых доз радиации. Так, высокие дозы радиации (ВДР) подавляли иммунный ответ организма, тогда как малые дозы радиации (МДР) стимулировали его. Кроме того, действие ВДР ингибировало защитные механизмы клетки, а воздействие МДР усиливало иммунный ответ. Эффект воздействия радиации на биологические объекты может быть объяснен балансом между уровнем ДНК-повреждений и механизмами клеточной защиты, которые эффективны при воздействии МДР и мало эффективны – при ВДР. Многие поврежденные клетки, в том числе пренеопластические, могут быть элиминированы в результате усиления активности иммунной системы и апоптоза. Однако при действии МДР превалируют репарационные процессы, включаются активация клеточно-мембранных рецепторов и секреция цитокинов [1]. На животных при воздействии МДР показано повышение уровня эндогенных антиоксидантов, включая индукцию каталазы, глутатионредуктазы, СОД и других агентов в различных тканях, включая печень, селезенку, костный мозг [2].
На основании исследованных механизмов действия малых доз можно сделать вывод об их позитивном воздействии на процессы жизнедеятельности за счет формирования адаптивного ответа и эффекта гормезиса.
Последние годы МДР стали применять для лечения ряда патологий человека: аутоиммунных и воспалительных процессов, артритов и других заболеваний [3–5]. Действие МДР на пренеопластические процессы мышей выявило, во-первых, снижение выхода опухолей за счет повышения чувствительности злокачественных клеток к облучению, во-вторых, уменьшение объема новообразований при фракционированном облучении в малой дозе. Однако вовлеченность генов и их регуляторов в положительные эффекты МДР недостаточно изучена. Имеются только отдельные сообщения об изменении активности или структурных генов, или некодирующих РНК. Показана роль микроРНК как биомаркеров эффективности ответа на воздействие радиации. Изучение этих структур считается перспективной стратегией для защиты здоровых клеток и тканей от воздействия ионизирующего излучения [6].
Так, микроРНК, которые могут регулировать ответ на радиотерапию, можно разделить на две группы, которые способствуют радиорезистентности или радиочувствительности клеток. В работе [7] сообщают о 36 идентифицированных микроРНК, ассоциированных с ответом на радиотерапию. Определяя чувствительность микроРНК, можно использовать этот подход для выяснения причин неэффективности радиотерапии у онкологических пациентов с целью последующей коррекции [7].
Ингибирование апоптоза, неконтролируемый клеточный рост, активация ареста клеточного цикла и ДНК-репарации являются ключевыми механизмами, определяющими радиорезистентность опухоли [8].
В настоящее время известен ряд микроРНК, функции которых заключаются в подавлении регуляции клеточного цикла в опухолях и ингибировании их инвазии, а также обеспечивающие повышение радиочувствительности опухолевых клеток. С другой стороны, существуют микроРНК, регулирующие ряд своих мишеней, вовлеченные в процессы клеточного цикла и обеспечивающие радиочувствительность злокачественных клеток за счет подавления процессов выживаемости [9].
Целью наших исследований было изучение комплекса генетических структур (гены, микроРНК и днРНК) в динамике на скорость роста опухоли у мышей линии C57Bl/6, инокулированных карциномой Льюиса при воздействии МДР. При этом исследовали активность этих показателей в разных органах мышей, различающихся по чувствительности к воздействию радиации. Анализ данных позволил выявить роль соотношения активности онкогенов и онкосупрессоров на процессы опухолеобразования при фракционированном облучении в малой дозе, а также оценить возможные показатели, способствующие тенденции уменьшения размеров опухоли для возможного использования при радиотерапии.
МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДИКА
Объектом исследования служили 40 мышей-самок линии С57Bl/6 массой 20–22 г. Распределение мышей осуществляли по следующим группам: “биоконтроль” – интактные мыши (без опухоли и облучения); “опухоль” – мыши с трансплантированной опухолью; “опухоль + облучение” – мыши с трансплантированной опухолью, подвергшиеся облучению в МДР.
Трансплантация опухолевой ткани
Культура клеток легочной карциномы Льюиса была получена в Центре онкологии им. Н.Н. Блохина. Для получения опухолевой суспензии извлекали опухоль у мыши-донора. Навеску опухоли (4 г) с раствором Хенкса (24 мл) измельчали палочкой в ступке и отфильтровывали через сито. Полученную 14%-ную суспензию диспергированной опухолевой ткани в объеме 0.2 мл вводили подкожно в правую заднюю лапу мышей (105 клеток в 0.2 мл р-ра Хенкса/животное). Измерение опухоли у каждого животного производили ежедневно за исключением выходных, начиная с 13-х суток после введения клеток, когда объем опухоли был достаточно выражен.
Облучение животных
Тотальное 4-кратное рентгеновское облучение в дозе 75 мГр проводили на аппарате РУСТ М1 (Россия) на 10-е, 13-е, 17-е и 21-е сутки после трансплантации опухолевых клеток с расположением каждой мыши в отдельной ячейке планшета. Пониженную мощность дозы (0.154 Гр/мин) получали путем снижения тока на трубку до 0.7 мА при напряжении 200 кВ. Дозиметрию в ячейках планшета проводили с помощью термолюминесцентных дозиметров.
Мышей подвергали эвтаназии путем декапитации на 14-е и 22-е сутки после трансплантации. Костный мозг выделяли из большой бедренной кости в 0.8 мл среды RPMI-1640 (Sigma Aldrich), с глутамином без фенола красного, рН = 7.2–7.4. Полученная суспензия костного мозга содержала (0.5–2) × 106 клеток в 0.1 мкл и хранилась при –70°С до использования. Также извлекали селезенку, тимус, печень, опухоли бедренной кости, замораживали и хранили при –70°С.
Часть животных в каждой из двух групп с опухолями выделяли для наблюдения за выживаемостью вплоть до полного падежа, реализующегося примерно в течение месяца после трансплантации опухолевых клеток. Схема опыта изображена на рис. 1.
Получение гомогената и выделение тотальной РНК
Образцы биоптатов органов и опухоли мышей одинаковой массы (0.1 г) обрабатывали на механическом гомогенизаторе Daihan HS (Ю. Корея) в 1 мл раствора охлажденного тризола или фосфатного буфера. Выделение тотальной РНК проводили тризольным методом с использованием набора “Trizol RNA Prep 100” в соответствии с протоколом фирмы-производителя. Метод основан на применении лизирующего реагента Trizol (гуанидинтиоционат с фенолом, рН = 4.0) с добавлением хлороформа и последующим осаждением РНК спиртом из водной фазы.
Обратная транскрипция и ПЦР в реальном времени
Синтез комплементарной ДНК проводили с помощью набора лиофилизированных реагентов для проведения реакции обратной транскрипции “GenePak RT Corе” (OOO “Лаборатория Изоген”, Россия), содержащего 100 ед. обратной транскриптазы M-MLV (“Promega”, США), 20 ед. ингибитора РНК-аз RNasin, cлучайные гекса- и нанонуклеотидные праймеры, дезоксинуклеотид-трифосфаты и оптимизированную буферную систему. Реакцию обратной транскрипции для miR-21 осуществляли по технологии “stem loop”, где использовали праймер: L-5'-GTCGTATCCAGTGCAGGGTCCGAGGTATTCGCACTGG-ATACGACTCAACAT-3' (50 нмоль/л) и набор “GenePak RT Corе” (OOO “Лаборатория Изоген”, Россия), без добавления cлучайных гекса- и нанонуклеотидных праймеров.
ПЦР в реальном времени проводили на амплификаторе “DTprime 5М3” (НПО ДНК-Технология, Россия) с использованием красителя SYBR Green I (Thermo Scientific, США) или TaqMan-зонда. Условия ПЦР-РВ для генов и микроРНК были подобраны эмпирическим путем с помощью температурного градиента по матрице. Каждую ПЦР проводили не менее двух раз. Результаты, полученные с помощью ПЦР, анализировали методом ΔΔCt [10]. В качестве эндогенного контроля экспрессии генов и некодирующих РНК был выбран ген GAPDH. Нуклеотидная последовательность праймеров и зондов для исследуемых генов, а также условия для ПЦР-РВ представлены в табл 1.
Таблица 1.
Параметр | Олигонуклеотидная последовательность праймеров и зондов и их концентрации | Условия ПЦР в реальном времени |
---|---|---|
P53 | F: 5'-TCTGGGACAGCCAAGTCTGT-3' | Предварительная денатурация (ПД): 95°С/10 мин, далее 35 циклов: 94°С/30 с, 51.9 °С/50 с и 72°С/80 с |
R: 5'-GGAGTCTTCCAGTGTCATGA-3’ | ||
300 нмоль/л | ||
PTEN | F: 5'-AATTCCCAGTCAGAGGCGCTATGT-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 95°С/20 с, 64°С/20 с |
R: 5'-GATTGCAAGTTCCGCCACTGAACA-3' | ||
100 нмоль/л | ||
p38α | F: 5'-AAGGGAACGAGAAAACTGCTGTT-3 | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 95°С/20 с, 59°С/45 с и 72°С/20 с |
R: 5'-TATTTTAACCAGTGGTATTATCTGACA TCCT-3' | ||
FAM-TTGTATTTGTGAACTTGGCTGTAATCT GGTATGCC-TAMRA | ||
300 нмоль/л | ||
TAL1 | F: 5'-CTGTGTCAATCCAGGTGGTG-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 94°С/30 с, 62°С/30 с |
R: 5'-GATGGGGCCTTTGGATATTT-3' | ||
300 нмоль/л | ||
CTCF | F: 5'-CGCGAAGAATGACCACAAAT-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 95°С/15 с, 51.4°С/45 с и 72°С/60 с |
R: 5'-GACTCCTCCACAATGGCTTC-3' | ||
300 нмоль/л | ||
Cyclin E2 | F: 5'-AGGAATCAGCCCTTGCATTATC-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 94°С/30 с, 58°С/20 с и 72°С/20 с |
R: 5'-CCCAGCTTAAATCTGGCAGAG-3' | ||
200 нмоль/л | ||
G-SCF | F: 5'-CTCAACTTTCTGCCCAGAGG-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 95°С/15 с, 56°С/30 с и 72°С/30 с |
R: 5'-AGCTGGCTTAGGCACTGTGT-3' | ||
300 нмоль/л | ||
TNFa | F: 5'-CCAGGCAGTCAGATCATCTTC-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 95°С/15 с, 55°С/30 с и 72°С/30 с |
R: 5'-TTGATGGCAGAGAGGAGGTT-3' | ||
300 нмоль/л | ||
IAP1 | F: 5'-TTCTGTACTGGCCACCTAGTGTTC-3' | ПД: 95°С/2 мин, далее 40 циклов: 95°С/15 с, 60°С/30 с и 70°С/30 с |
R: 5'-CATCATTGCGATCCACGTAATAG-3' | ||
300 нмоль/л | ||
IAP2 | F: 5'-ATGTCAGAGCACCAGAGGC ATT-3' | ПД: 95°С/2 мин, далее 40 циклов: 95°С/15 с, 60°С/30 с и 70°С/30 с |
R: 5'-AGAGACAGTGTATCTCGAAGCAGAT-3' | ||
300 нмоль/л | ||
IkBa | F: 5'-CGCTTGGTGGACGATCG-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 95°С/15 с, 59°С/30 с и 72°С/30 с |
R: 5'-TTGCTCGTACTCCTCGTCCTTC-3' | ||
300 нмоль/л | ||
iNOS | F: 5'-CTATCAGGAAGAAATGCAGGAGAT-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 95°С/15 с, 61°С/30 с и 72°С/30 с |
R: 5'-GAGCACGCTGAGTACCTCATT-3' | ||
300 нмоль/л | ||
NFkB (p50) | F: 5'-GAAATTCCTGATCCAGACAAAAAC-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 95°С/15 с, 60°С/30 с и 72°С/30 с |
R: 5'-ATCACTTCAATGGCCTCTGTGTAG-3' | ||
600 нмоль/л | ||
NFkB (p65) | F: 5'-CTTCCTCAGCCATGGTACCTCT-3' | ПД: 95°С/2 мин, далее 45 циклов: 95°С/30 с, 60°С/60 с |
R: 5'-CAAGTCTTCATCAGCATCAAACTG-3' | ||
300 нмоль/л | ||
PINT | F: 5'-TCCTCTGGAGTGAGGAGGAA-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 95°С/15 с, 56°С/45 с и 72°С/20 с |
R: 5'-CCTGTCTCAGAGTCCCCATC-3' | ||
200 нмоль/л | ||
MALAT1 | F: 5'- AGCGAGTTGGTGATGAAG-3′ | ПД: 94°С/10 мин, далее 45 циклов: 94°С/10 с, 60°С/45 с |
R: 5'-TGCCGACCTCAAGGAATGT TAC-3' | ||
300 нмоль/л | ||
DINO | F: 5'-GCAATGGTGTGCCTGACTAT-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 94°С/15 с, 60°С/45 с |
R: 5'-ACTTCTGGCTTCCCAGAG-3' | ||
300 нмоль/л | ||
lncp21 | F: 5'-CCTGTCCACTCGCTTTC-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 95°С/15 с, 50°С/35 с |
R: 5'-GGAACTGGAGACGGAATGTC-3' | ||
300 нмоль/л | ||
NEAT1 | F: 5'-GCTCTGGGACCTTCGTGACTCT-3' | ПД: 94°С/10 мин, далее 40 циклов: 94°С/10 с, 60°С/45 с |
R: 5'-CTGCCTTGGCTTGGAAATGTAA-3' | ||
100 нмоль/л | ||
miR-21 | F: 5'-TGCCGCCTAGCTTATCAGACTG-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 40 циклов: 94°С/20 с, 57°С/45 с и 72°С/45 с |
R: AGTGCAGGGTCCGAGG-3' | ||
300 нмоль/л | ||
GAPDH | F: 5'-CATCACCATCTTCCAGGAGCG-3' | ПД: 95°С/10 мин, далее 45 циклов: 95°С/20 с, 60°С/25 с |
R: 5'-ACGGACACATTGGGGGTAGG-3' | ||
100 нмоль/л |
Статистическая обработка результатов
Статистическую обработку результатов проводили с использованием пакета статистических программ STATISTICA 7.0, которая включала в себя определение медианы и 25 и 75% квартилей [11]. Для оценки значимости различий применяли непараметрический критерий Манна–Уитни. Значения медианы в контрольной группе были приняты за единицу, а значения медианы в исследуемых группах показывали, во сколько раз уровень экспрессии показателя выше или ниже по отношению к контрольной группе. Различия признавали статистически значимыми при р < < 0.05 и р < 0.1, где р – показатель статистической значимости данных.
Корреляционные зависимости рассчитывали по непараметрическому ранговому критерию Манна–Уитни, поскольку большая часть данных не подчинялась нормальному распределению, и по ранговому критерию Спирмена. Также для оценки корреляции был применен регрессионный анализ.
РЕЗУЛЬТАТЫ
Влияние действия МДР на динамику роста опухолей у мышей, инокулированных карциномой Льюиса
На рис. 2 в динамике представлены усредненные результаты изменения объема инокулированной опухоли в группах необлученных и облученных 4-кратно в малой дозе мышей. Как видно из рис. 2, рост опухоли до 20-х суток в обеих группах происходит абсолютно одинаково, а затем начинается постепенное замедление роста в группе облученных мышей, переходящее после 28 сут на плато у обеих групп, но с выраженной тенденцией к снижению объема опухоли в группе мышей, облученных в малых дозах.
Чтобы охарактеризовать количественно различия в динамике роста опухоли в сравниваемых группах необлученных и облученных в малых дозах мышей, был проведен регрессионный анализ сравниваемых кривых. На рис. 3 представлены регрессионные кривые роста опухолей, их аналитические выражения и корреляционные оценки в интервале 13–28 сут после перевивки опухоли.
Из рис. 3 видно, что линейная регрессия значимо аппроксимирует представленные на графике усредненные оценки размеров опухоли для обеих групп мышей. Также видно, что наклон кривой 2 снижен по сравнению с кривой 1, что правомерно отнести на счет 4-кратного воздействия в МДР. Количественно тормозящее действие облучения в МДР можно оценить по отношению коэффициентов регрессий, отражающих скорость роста в относительных единицах (% увеличения за сутки объема опухоли от исходного измерения, принятого за 100). Таким образом, скорость роста в облученной группе составляет от аналогичного показателя в необлученной группе: (314.9/410.7) × 100 = 76.7%.
Учитывая, что облучение происходило в интервале 10–21 сут после трансплантации опухоли и фактическое торможение роста имело место после окончания курса облучения, регрессионный анализ динамики роста был дополнительно применен к периоду 20–28 сут (рис. 4).
На рис. 4 видно, что усредненные результаты измерений объема опухоли в обеих группах значимо аппроксимируются линейными зависимостями. Количественное соотношение роста опухоли в облученной группе мышей по отношению к необлученной группе составляет (251.4/483.2) × × 100 = 52%.
В отношении показателя выживаемости мышей различий между группой “Опухоль” и группой “Опухоль + облучение” отмечено не было. Средняя продолжительность жизни в первом случае составила 30.6 сут после трансплантации опухолевых клеток, а во втором – 31.3 сут.
Полученный материал из-за небольшого количества животных не дает возможности констатировать увеличение продолжительности жизни. Однако в литературе имеется значительное число публикаций, на разных представителях животного мира начиная от насекомых и заканчивая человеком, об увеличении этого показателя после применения МДР или при проживании людей в регионах с повышенным фоном радиации [12].
Динамика изменения активности генов и некодирующих РНК у мышей с трансплантированной карциномой Льюиса
Нами были исследованы две основные системы, имеющие первую линию защиты при повреждении клеток ионизирующим излучением – P53-система сохранения стабильности генома и NFkB-система воспалительного ответа. Были проанализированы изменения экспрессии генов, днРНК и микроРНК, вовлеченных в каскад реакций, запускаемых ионизирующим излучением.
После воздействия фракционированного облучения на мышей отмечалась значимая положительная корреляция между генами Р53 и NFkB и их мишенями. Замечено, что после двух облучений изменения активности генов еще не так выражены.
Воздействие ионизирующего излучения на клетку в зависимости от дозы можно рассматривать по-разному. Высокие дозы ионизирующего излучения обладают противоопухолевым эффектом, ингибируя пролиферацию злокачественных клеток, индуцируя двухцепочечные разрывы ДНК. С другой стороны, действие МДР имеет защитный эффект и способно активировать иммунную систему организма, формируя адаптивный ответ [3, 13, 14].
На основании литературных данных исследуемые нами показатели можно разделить на две группы: гены и их регуляторы (некодирующие РНК), несущие функцию онкогенов (активирующих рост опухолей), к которым относятся гены NFkB(p50), NFkB(p65), TNFa, G-CSF, Cyclin E2, IAP1, IAP2, IkBa, iNOS, TAL1, CTCF, днРНК MALAT1, NEAT1 и miR-21, а также онкосупрессоров (подавляющих рост опухоли), среди которых гены P53, PTEN, p38α, днРНК PINT, DINO и lncp21.
В данном исследовании была проанализирована активность онкогенов и онкосупрессоров в различных органах мышей в динамике на 14-й и 22-й день после трансплантации мышам опухолевых клеток.
Акцент был сделан на изменении экспрессии генов P53 и NFkB после второго и четвертого облучений (табл. 2).
Таблица 2.
Орган | Группа | Второе облучение | Четвертое облучение | ||
---|---|---|---|---|---|
P53 | NFkB | P53 | NFkB | ||
Опухоль | Опухоль | – | – | – | – |
Опухоль + облучение | ↓ | ↑ | ↑ | ↑ | |
Костный мозг | Опухоль | ↓ | ↓ | ↑* | ↑* |
Опухоль + облучение | ↓ | ↓ | ↑* | ↑ | |
Селезенка | Опухоль | ↑ | ↑* | ↑* | ↓ |
Опухоль + облучение | ↑ | ↓ | ↑* | ↓ | |
Тимус | Опухоль | ↑ | ↑ | ↓* | ↑ |
Опухоль + облучение | – | ↓* | ↑ | ↑ |
В табл. 3 приведен анализ изменения активности онкогенов и онкосупрессоров в группе “Опухоль + облучение” по отношению к группе “Опухоль”, выраженных в долях медианы (принятой за единицу) в опухолевой ткани, костном мозге и тимусе мышей после четырех облучений (на 22-е сутки).
Таблица 3.
Показатели | Орган | |||
---|---|---|---|---|
опухолевые клетки | костный мозг | тимус | селезенка | |
Онкогены | ||||
NFkB(p50) | 1.58 | 0.87 | 0.52 | 0.79 |
NFkB(p65) | 1.19 | 0.81 | 1.0 | 0.90 |
TNFa | 1.15 | 0.93 | 0.78 | 1.0 |
G-CSF | 1.24 | 0.89 | 0.72 | 1.19 |
Cyclin E2 | 0.71 | 0.84 | 4.0* | 1.3 |
IAP1 | 1.13 | 1.0 | 0.76 | 1.0 |
IAP2 | 1.32 | 0.98 | 1.43 | 0.79 |
IkBa | 1.42 | 0.96 | 0.76 | 0.87 |
iNOS | 1.94* | 0.73 | 0.33 | 0.95 |
TAL1 | 1.0 | 1.18 | 1.37 | 1.15 |
CTCF | 0.00024* | 0.93 | 59.0* | 0.87 |
MALAT1 | 0.87 | 0.87 | 2.92 | 1.07 |
NEAT1 | 1.09 | 0.93 | 0.84 | 0.87 |
miR-21 | 0.93 | 0.9 | 2.98* | 0.69 |
Онкосупрессоры | ||||
Р53 | 1.68 | 1.23 | 1.61 | 0.9 |
PTEN | 0.92 | 1.04 | 2.77 | 0.96 |
p38α | 0.76 | 0.93 | 2.25 | 1.03 |
PINT | 1.34 | 1.31 | 3.11* | 1.0 |
DINO | 0.93 | 1.19 | 2.97* | 1.15 |
lncp21 | 0.84 | 0.96 | 3.03 | 1.19 |
После этого нами были проанализированы процентные соотношения активированных онкогенов и онкосупрессоров в нормальных и опухолевых тканях.
На рис. 5 показано, что в опухолевых клетках количество активированных онкосупрессоров составляло 33.3% (активируется два из шести исследуемых онкосупрессоров), в то время как процент активированных онкогенов составляет 64.3% (девять из 14 показателей). В костном мозге отмечается активность 75% супрессоров (повышенная экспрессия генов P53, PTEN и днРНК PINT и DINO). Кроме того, в этой же группе активировался только онкоген (TAL1), что составляет 7% от числа исследуемых онкогенов. В тимусе была обнаружена инициация активности всех онкосупрессоров (100%) и лишь шести онкогенов (42%). Для селезенки характерна активация 50% онкосупрессоров и 21% онкогенов (рис. 5).
Особое внимание было уделено анализу экспрессии показателей в трансплантированных опухолях. Наиболее значимыми оказались изменения экспрессии онкогенов CTCF и днРНК MALAT1. Показано подавление активности гена CTCF и днРНК MALAT1 в 4166 и 1.15 раза соответственно (рис. 6, а).
Однако в тимусе экспрессия днРНК MALAT1 четко отличалась от экспрессии в костном мозге: повышалась в 3.04 раза в группе “Опухоль + облучение”, что говорит о чувствительности этого показателя к действию МДР. В селезенке также отмечалось увеличение роста экспрессии днРНК MALAT1 (в 1.19 раза) (рис. 7).
Было показано, что изменения экспрессии гена CTCF в нормальных органах коррелировали с изменениями в опухолях. В частности, подавление активности этого гена отмечается в селезенке и тимусе – в 1.45 и 25 раз соответственно (p < < 0.05), в отличие от костного мозга, где его активность выросла в 1.11 раза по сравнению с “Биоконтролем” (рис. 7).
На рис. 8 продемонстрированы изменения экспрессии гена P53 и днРНК PINT в различных органах. Аналогичные изменения с клетками опухоли отмечались и в костном мозге у гена Р53, активность которого увеличивалась одинаково в группах “Опухоль + облучение” и “Опухоль” в 1.23 раза по сравнению с “Биоконтролем”. Однако для днРНК PINT, также являющейся онкосупрессором, не отмечалось соответствующих опухоли изменений.
В частности, экспрессия днРНК PINT изменялась противоположным образом – и уменьшалась в 1.56 раза в клетках костного мозга. Аналогичное ингибирование активности этой днРНК наблюдалось и в других органах иммунной защиты – селезенке и тимусе: в 1.27 и 1.92 раза соответственно. В ряде работ также показана роль днРНК PINT как супрессора опухолей [15, 16].
На рис. 7 и 8 отмечены выраженные изменения экспрессии ряда показателей в клетках селезенки и тимуса. В частности, статистически значимо отличалась активность онкосупрессоров гена PTEN и днРНК DINO, а также онкогенов TAL1, Cyclin E2 и микроРНК miR-21 в группах “Опухоль+облучение” и “Опухоль” по сравнению с “Биоконтролем”, хотя соответствующих изменений не наблюдалось в опухолевых тканях. Это может быть связано с ответом клеток на облучение и активацию сигнальных путей при воздействии МДР, а также стимуляцией репарационных процессов.
На рис. 6, б показано, что в опухолевых тканях отмечалась только тенденция к снижению активности гена PTEN (p < 0.1), в то же время в селезенке (рис. 8) фиксируется статистически значимое подавление экспрессии гена PTEN в 1.37 раза в группе “Опухоль+облучение” (p < 0.05).
Интересно, что аналогичная динамика характерна для днРНК DINO: тогда как в опухоли (рис. 6, б) практически не отмечалось понижения экспрессии этой днРНК (изменение в 1.078 раза), в селезенке и тимусе наблюдалось значительное ингибирование ее активности – 1.37 и 2.13 раза (p < 0.05) (рис. 8). По данным [17], активность днРНК DINO в клетках при различных типах рака также подавляется.
Также показано ингибирование активности гена CCNDE2 в селезенке и тимусе, которая ниже в 1.79 и 2.38 раза соответственно, в группе “Опухоль” по отношению к группе “Биоконтроль”, а также снижение активности этого гена в 4 раза в тимусе в группе “Опухоль” по сравнению с группой “Опухоль + облучение” (рис. 7).
Нами продемонстрировано, что онкоген TAL1, экспрессия которого, как можно было предполагать, должна возрастать, показал себя абсолютно противоположным образом (рис. 7). И в селезенке, и в тимусе в группах “Опухоль” его активность снижалась в 1.37 и 2.04 раза соответственно (p < < 0.05).
Отмечено увеличение активности гена NFkB(р50) в клетках костного мозга и тимуса в 1.19 (p < 0.05) и 2.14 раза (p > 0.05), что подтверждает гипотезу о взаимодействии генов TAL1 и NFkB. Кроме того, показана значительная роль микроРНК miR-21, активность которой значительно подавлена в селезенке и тимусе в 1.37 (группа “Опухоль + облучение”) и 2.13 раза (группа “Опухоль”) соответственно (рис. 7).
ОБСУЖДЕНИЕ
Изменения активности генов и некодирующих РНК в разных органах мышей при действии облучения связано с различиями в их чувствительности к этому воздействию [18]. Действие МДР контролирует и активирует иммунную систему, индуцированную, в том числе, оксидативным стрессом в периферических органах, каждый из которых имеет свой специфический ответ и может служить в ряде случаев биологическим маркером. В ответе иммунной системы на воздействие МДР особую роль играют клетки костного мозга, в которых отмечались повышение гематопоэза, увеличение секреции различных цитокинов [19]. Действие МДР активировало Т-клетки, повышая продукцию IFNγ [20]. Тем временем в В-клетках индуцировалась экспрессия микроРНК (let-7a, miR-15b, miR-16, miR-21, miR-23b), связанных с липидным ферментом глицерол-3-фосфат ацилтрансферазой [21]. Наиболее высокой чувствительностью к действию ионизирующего излучения в малой дозе отличались клетки селезенки по сравнению, например, с костным мозгом, печенью, легкими и тестикулами [18, 19].
В табл. 3 показано, что экспрессия генов менялась неодинаково. После фракционированного облучения в дозе 150 мГр (два облучения) в опухолях, костном мозге и крови происходило подавление активности гена P53. В то же время в селезенке и тимусе система Р53 стабильности генома активировалась. Это указывает на то, что в клетках разных органов мышей ответ на 2-кратное облучение в МДР был неодинаковым. После фракционированного облучения в дозе 300 мГр (четыре облучения), экспрессия гена P53 активировалась, что сопровождалось уменьшением роста опухоли.
Что касается другой исследованной системы, можно отметить, что в ответ на облучение в дозе 150 мГр наблюдается активация гена NFkB в опухоли (табл. 3).
Установлено, что под воздействием МДР в нормальных лимфоцитах активировалась система Р53 поддержания стабильности генома и ингибировалась система NFkB. С другой стороны, в опухолевых клетках линии Jurkat не отмечалось активации Р53-системы, в то время как NFkB- система инициировалась [14].
Из табл. 3 видна тенденция к подавлению P53 и активации NFkB систем после второго облучения в опухолевой ткани. В нормальной ткани (селезенке) отмечалась противоположная корреляция (увеличение экспрессии Р53 и подавление NFkB). На 22-е сутки после трансплантации опухолевых клеток в опухолевой ткани отмечались эффект активации защитной системы (P53) и подавление системы с противоположным ей эффектом (NFkB). Эти результаты положительно коррелируют с полученными нами ранее данными.
Таким образом, полученные данные о разнонаправленности экспрессии онкогенов и онкосупрессоров подтверждают наши предыдущие исследования, проведенные на нормальных лимфоцитах и Т-лимфобластных клеточных линиях, в которых показаны формирование адаптивного ответа в нормальных клетках и его отсутствие в злокачественных [3, 14]. Из диаграммы на рис. 5 видно, что адаптивный ответ не формировался в опухолевых клетках, это коррелировало с соотношением активированных супрессоров к онкогенам (0.51). Процентное соотношение активированных супрессоров к онкогенам в костном мозге и тимусе, составляющие 10.7 и 2.4 соответственно.
Известен ряд онкосупрессоров, среди которых наиболее изученными и важными являются гены P53 и PTEN. Они выступают основными факторами в функционировании многих клеточных сигнальных путей и объединяются для содействия устранения аномальных клеток, образующихся в ответ на стрессовые воздействия, в частности на ионизирующие излучения, являясь основным механизмом клеточного гомеостаза.
Ответом на клеточные стрессы и индуцированные повреждения ДНК является повышение уровня экспрессии гена P53, что приводит к процессам остановки клеточного цикла, репликации и репарации ДНК или апоптозу. Таким образом, можно полагать, что Р53 имеет решающее значение в ингибировании деления злокачественных раковых клеток [22].
Известно, что различные микроРНК могут регулировать NFkB патологический путь. Так, например, miR-21 и miR-26b усиливают экспрессию гена NFkB за счет подавления активности PTEN по механизму положительной обратной связи [23].
В работе по изучению воздействия miR-21 на потенциальные мишени был обнаружен сайт связывания на гене PTEN, что свидетельствует о том, что последний является мишенью микроРНК miR-21 [24]. Клеточная пролиферация может активироваться за счет активации мишеней miR-21, что может способствовать клеточной пролиферации, инвазии, развитию метастазов и ингибированию процессов апоптоза [25].
Таким образом, воздействие МДР оказывало выраженное влияние на рост опухоли, активность генов и некодирующих РНК в различных органах и тканях мышей, инокулированных опухолевыми клетками. Динамика опухолеобразования при действии МДР у мышей была различной, при этом уменьшение размеров опухолей при МДР коррелировало с изменением соотношения онкогенов и онкосупрессоров. Оказалось, что в опухоли большинство исследованных онкогенов активировались чаще, чем представители онкосупрессоров, а именно девять из 14 для первой группы и (NFkB(р50), NFkB(р65), TNFα, G-CSF, IAP1, IAP2, IkBa, iNOS, NEAT1) и два из шести – для второй (P53, PINT), так что соотношение активируемых продуктов онкогенов и онкосупрессоров составило 0.51. Аналогичный подход к ответу на воздействие радиации здоровых тканей облученного в малой дозе организма дал, напротив, преимущественную активизацию онкосупрессоров по отношению к онкогенам (10.7; 2.4 и 2.4 соответственно для костного мозга, тимуса и селезенки).
Механизм действия МДР связывают с рядом событий, которые индуцируются этим воздействием: активацией иммуногенеза, повышением экспрессии цитокиновых рецепторов, факторов роста в моноцитах крови, продукцией антиоксидантов, изменением активности макрофагов и т.д. [18, 26–28]. Следовательно, на основании литературных и собственных данных можно предположить перспективность использования биомаркеров при действии МДР в процессе опухолеобразования, имея в виду активность онкогенов и онкосупрессоров. Применение воздействия фракционированного облучения на все тело в малой дозе выявило выраженную тенденцию к уменьшению размеров опухоли. Эти данные могут быть использованы как подход к терапии опухолей, когда уменьшенный объем опухоли может быть показателем для использования меньших доз при радиотерапии.
Список литературы
Kim J.M., Kim H.G., Son Ch.G. Tissue-Specific Profiling of Oxidative Stress-Associated Transcriptome in a Healthy Mouse Model // Int. J. Mol. Sci. 2018. V. 19. № 10. P. 3174–3182. https://doi.org/10.3390/ijms19103174
Nemec-Bakk A.S., Niccoli S., Davidson C., et al. Lasting Effects of Low to Non-Lethal Radiation Exposure during Late Gestation on Offspring’s Cardiac Metabolism and Oxidative Stress // Antioxidants (Basel). 2021. V. 10. № 5. P. 816.
Михайлов В.Ф., Засухина Г.Д. Новый подход к стимуляции защитных систем организма малыми дозами радиации // Успехи совр. биологии. 2020. Т. 140. № 3. С. 244–252. [Mikhailov V.F., Zasukhina G.D. Novyi podkhod k stimulyatsii zashchitnykh sistem organizma malymi dozami radiatsii // Uspekhi sovremennoi biologii. 2020. V. 140. № 3. P. 244–252. (In Russ.)] https://doi.org/10.31857/S0042132420030060
Kojima S., Tsukimoto M., Shimura N. et al. Treatment of Cancer and Inflammation With Low-Dose Ionizing Radiation: Three Case Reports // Dose Response. 2017. V. 15. № 1. P. 1559325817697531. https://doi.org/10.1177/1559325817697531
Large M., Hehlgans S., Reichert S. et al. Study of the anti-inflammatory effects of low-dose radiation: The contribution of biphasic regulation of the antioxidative system in endothelial cells // Strahlenther Onkol. 2015. V. 191. № 9. P. 742–749. https://doi.org/10.1007/s00066-015-0848-9
Chen Y., Cui J., Gong Y. et al. MicroRNA: a novel implication for damage and protection against ionizing radiation // Environ. Sci. Pollut. Res. 2021. V. 28. № 13. P. 15584–15596. https://doi.org/10.1007/s11356-021-12509-5
Chong Z.X., Yeap S.K., Ho W.Y. Role of miRNAs in regu-lating responses to radiotherapy in human breast cancer // Int. J. Radiat. Biol. 2021. V. 97. № 3. P. 289–301. https://doi.org/10.1080/09553002.2021.1864048
Tang L., Matsushita H., Jingu K. Controversial issues in radiotherapy after breast-conserving surgery for early breast cancer in older patients: a systematic review // J. Radiat. Res. 2018. V. 59. № 6. P. 789–793. https://doi.org/10.1093/jrr/rry071
Yang B., Kuai F., Chen Z. et al. miR-634 decreases the radioresistance of human breast cancer cells by targe-ting STAT3 // Cancer Biother. Radiopharm. 2020. V. 35. № 3. P. 241–248. https://doi.org/10.1089/cbr.2019.3220
Livak K., Schmittgen T. Analysis of Relative Gene Expression Data Using Real-Time Quantitative PCR and the 2–ΔΔCT Method // Methods. 2001. V. 25. № 4. P. 402–408. https://doi.org/10.1006/meth.2001.1262
STATISTICA 7.0, 2017.
Calabrese E.J. Low doses of radiation can enhance insect lifespans // Biogerontol. 2013. V. 14. № 4. P. 365–381. https://doi.org/10.1007/s10522-013-9436-5
Hong J., Han K., Jung J., Kim J. Association of Exposure to Diagnostic Low-Dose Ionizing Radiation With Risk of Cancer Among Youths in South Korea // JAMA Netw. Open. 2019. V. 2. № 9. P. e1910584. https://doi.org/10.1001/jamanetworkopen.2019.10584
Михайлов В.Ф., Шуленина Л.В., Раева Н.Ф. и др. Влияние малых доз ионизирующей радиации на экспрессию генов и некодирующих РНК в нормальных и злокачественных клетках человека // Цитология. 2019. Т. 61. № 6. С. 427–438. [Mikhailov V.F., Shulenina L.V., Raeva N.F. et al. The effect of low doses of ionizing radiation on the expression of genes and non-coding RNA in normal and malignant human cells // Cell and Tissue Biology. 2019. V. 13. № 6. P. 423–433.]https://doi.org/10.1134/S0041377119060051
Marin-Bejar O., Marchese F.P., Athie A. et al. Pint lincRNA connects the p53 pathway with epigenetic silencing by the Polycomb repressive complex 2 // Genome Biol. 2013. V. 14. № 9. P. R104. https://doi.org/10.1186/gb-2013-14-9-r104
Feng H., Zhang J., Shi Y. Long noncoding RNA LINC-PINT is inhibited in gastric cancer and predicts poor survival // Cell Biochem. 2019. V. 120. № 6. P. 9594–9600. https://doi.org/10.1002/jcb.28236
Schmitt A.M., Garcia J.T., Hung T. et al. An inducible long noncoding RNA amplifies DNA damage signaling // Nat. Genet. 2016. V. 48. № 11. P. 1370–1376. https://doi.org/10.1038/ng.3673
Shin E., Lee S., Kang H. et al. Organ-Specific Effects of Low Dose Radiation Exposure: A Comprehensive Review // Front. Genet. 2020. V. 11. P. 566244. https://doi.org/10.3389/fgene.2020.566244
Song K.-H., Kim M.-H., Kang S.-M. et al. Analysis of immune cell populations and cytokine profiles in murine splenocytes exposed to whole-body low-dose irradiation // Int. J. Radiat. Biol. 2015. V. 91. №10. P. 795–803. https://doi.org/10.3109/09553002.2015.1068461
Chen Y., Wang Ch., He M. et al. Effect of low dose heavy ion irradiation on subset percentage and cytokines expression of peripheral blood lymphocytes in patients with pancreatic cancer // Zhonghua Zhong Liu Za Zhi. 2014. V. 36. № 6. P. 435–439. [Article in Chinese] https://doi.org/10.3760/cma.j.issn.0253-3766.2014.06.007
Tabe Y., Hatanaka Y., Nakashiro M. et al. Integrative genomic and proteomic analyses identifies glycerol-3-phosphate acyltransferase as a target of low-dose ioni-zing radiation in EBV infected-B cells // Int. J. Radiat. Biol. 2016. V. 92. № 1. P. 24–34. https://doi.org/10.3109/09553002.2015.1106021
Sun Y., Binh N., Lori A., et al. Functional Analysis of the p53 Pathway in Response to Ionizing Radiation in Uveal Melanoma // Investig. Ophthalm.& Visual Sci. 2005. V. 46. № 5. P. 1561–1564. https://doi.org/10.1167/iovs.04-1362
Zhang L., Huang C. MicroRNA-26b Modulates the NF-κB Pathway in Alveolar Macrophages by Regula-ting PTEN // J. Immunol. 2015. V. 195. № 11. P. 5404–5414. https://doi.org/10.4049/jimmunol.1402933
Liu H.-Y., Zhang Y.-Y., Zhu B.-L. et al. miR-21 regulates the proliferation and apoptosis of ovarian cancer cells through PTEN/PI3K/AKT // Eur. Rev. Med. Pharmacol. Sci. 2019. V. 23. № 10. P. 4149–4155. https://doi.org/10.26355/eurrev_201905_17917
Bautista D., Arriaga C., Pedroza‑Torres A. et al. The Promising Role of miR-21 as a Cancer Biomarker and Its Importance in RNA-Based Therapeutics // Mol. Ther. Nucleic Acids. 2020. V. 20. P. 409–420. https://doi.org/10.1016/j.omtn.2020.03.003
Prakash H., Klug F., Nadella V. et al. Low doses of gamma irradiation potentially modifies immunosuppressive tumor microenvironment by retuning tumor-associated macrophages: lesson from insulinoma // Carcinogenesis. 2016. V. 37. № 3. P. 301–313. https://doi.org/10.1093/carcin/bgw007
Pavlopoulou A., Bagos P.G., Koutsandrea V., Georgakilas A.G. Molecular determinants of radiosensitivity in normal and tumor tissue: A bioinformatic approach // Cancer Lett. 2017. V. 403. P. 37–47. https://doi.org/10.1016/j.canlet.2017.05.023
Guo T., Zou L., Ni J. et al. Radiotherapy for unresectable locally advanced non-small cell lung cancer: a narrative review of the current landscape and future prospects in the era of immunotherapy // Transl. Lung. Cancer Res. 2020. V. 9. № 5. P. 2097–2112. https://doi.org/10.21037/tlcr-20-511
Дополнительные материалы отсутствуют.
Инструменты
Радиационная биология. Радиоэкология