Физиология растений, 2022, T. 69, № 5, стр. 451-461
Гистологическое строение и состав вторичных метаболитов культуры клеток Drosera rotundifolia L.
М. Т. Ханды a, *, Г. К. Чернодед a, В. П. Григорчук a, Ю. В. Верещагина a, А. В. Моршнева a, Т. Ю. Горпенченко a
a Федеральный научный центр биоразнообразия наземной биоты Восточной Азии ДВО РАН
Владивосток, Россия
* E-mail: handy_89@mail.ru
Поступила в редакцию 11.02.2022
После доработки 31.03.2022
Принята к публикации 01.04.2022
- EDN: GNJKYA
- DOI: 10.31857/S0015330322050098
Аннотация
Впервые получены длительно растущие каллусные культуры D. rotundifolia: морфогенная линия Green и частично дифференцированная rolС-трансгенная линия Red. Гистологический анализ выявил наличие органогенеза и прямого соматического эмбриогенеза в линии Green и клеточной дифференциации в линии Red. На основе метода ВЭЖХ с УФ- и масс-селективным детектированием было идентифицировано 11 соединений: эллаговая кислота, гликопиранозид 3-O-метилэллаговой кислоты, 4-O-D-гликопиранозид 3,3'-ди-O-метилэллаговой кислоты, 3,3'-ди-O-метилэллаговая кислота, россолизид, синапоилглюкоза, галлат галлокатехина, 3-O-галактозид кверцетина, 3-О-глюкозид кверцетина, 3-O-галактозид мирицетина, 3-O-глюкозид мирицетина. Выявлены различия в накоплении нафтохинонов, эллаговой кислоты и ее производных, флавонов в зависимости от типа сформированных тканей и органов.
ВВЕДЕНИЕ
Исследование вторичного метаболизма растений является важной задачей современной физиологии и биохимии. Новые подходы для изучения этого процесса открывают использование культур клеток высших растений. Система in vitro позволяет изучать процесс формирования соединений специализированного обмена в дедифференцированных пролиферирующих клетках, лишенных организменных систем контроля [1]. Особое место в этом направлении занимают морфогенные каллусные культуры или культуры органов растений in vitro с частичной организменной регуляцией. Сопоставление специфики вторичного метаболизма в морфогенных культурах (где присутствуют сформированные ткани, органы и специализированные клетки) и в дедифференцированных клетках in vitro позволяет не только изучать механизмы и системы регулирования этого процесса, но и устанавливать влияние метаболитов на жизнедеятельность растения.
Росянка круглолистная (Drosera rotundifolia L.) – травянистое насекомоядное растение из семейства росянковых (Droseraceae). Экстракты D. rotundifolia обладают антимикробными, противогрибковыми и противоопухолевыми свойствами [2]. Биологическую активность росянки приписывают двум группам фитохимических веществ, характерным для этого рода – 1,4-нафтохинонам и флавоноидам. Большинство этих соединений все еще извлекают из растений путем сбора в естественных местах произрастания. Интенсивное антропогенное воздействие на среду обитания, в том числе осушение болот для нужд сельского хозяйства и заготовки торфа, привели к критическому сокращению ареала росянки. Все три вида росянки, произрастающие в Европе – D. anglica, D. intermedia и D. rotundifolia, включены в список растений, находящихся на грани исчезновения [3]. По данным Baranyai и Joosten на рынке 1 кг сухой биомассы D. rotundifolia стоит 1000−1200 EUR [4]. Таким образом, разработка биотехнологического способа получения биомассы D. rotundifolia имеет практическое и природоохранное значения. Достаточно большой массив работ посвящен микроклональному размножению D. rotundifolia [5, 6] как декоративному растению. И лишь в последнее время стали уделять внимание биохимическому анализу растений, полученных в культуре ткани и факторам, влияющим на этот процесс [7].
Агробактериальная трансформация онкогеном rolC (ген фрагмента плазмиды почвенной бактерии Agrobacterium rhizogenes Conn.) инициирует процесс неопластической трансформации у растений, а также повышает экспрессию защитных генов в клетке и активацию синтезов вторичных метаболитов [8]. В растениях ген rolC чаще всего приводит к карликовости, кустистости, изменению формы листовой пластинки [9], в культуре клеток к интенсивному делению или образованию корней. Однако прямых доказательств механизма действия гена rolC на сегодняшний день не имеется [9].
Цель данной работы – гистологический анализ внутреннего строения и анализ состава вторичных метаболитов двух линий D. rotundifolia: морфогенной линии Green и линии с частичной дифференциацией клеток, трансформированной геном rolC – Red, для установления связи между специализацией клеток и накоплением определенного типа вторичных метаболитов.
МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ
Объект исследования. В качестве объекта исследования использовали две линии каллусной культуры D. rotundifolia под обозначением Green и Red.
Получение каллусных культур клеток. Линии Green и Red были получены в 2005 г. из листьев интактного растения. В качестве стерилизующего агента использовали 0.2% диоцид в течение 5 минут с последующей 4−кратной промывкой стерильной водой. Линия Red была получена методом агробактериальной трансформации геном rolC, линия Green – не трансформированная. Линии стабильно культивируются более 15 лет.
Условия культивирования. Культивирование проводили на модифицированной среде Мурасиге-Скуга [10] с пониженным содержанием NH4NO3 до 400 мг/л и добавлением тиамина (B1) ‒ 0.2 мг/л, пиридоксина (B6) ‒ 0.5 мг/л, никотиновой кислоты (PP) ‒ 0.5 мг/л, мезоинозитола ‒ 100 мг/л, пептона ‒ 100 мг/л, сахарозы ‒ 25000 мг/л, агара ‒ 6000 мг/л и гормонов α-нафтилуксусной кислоты ‒ 2.0 мг/л, бензиламинопурина ‒ 0.5 мг/л. Каллусы выращивали в колбах объемом 100 мл (33 мл питательной среды) в темноте при 25 ± 1°С. Цикл выращивания составлял 28 суток. Для пересева использовали фрагменты каллуса с размером около 1 см3.
Трансформация геном rolC и отбор трансформированных культур клеток. Стерильные листья D. rotundifolia трансформировали с помощью штамма A. tumefaciens GV3101/pPCV002-CaMVC, содержащим в составе бинарного вектора плазмиду pPCV002-CaMVC, несущую ген rolC под контролем промотора вируса мозаики цветной капусты (CaMV) 35S [11]. Плазмидная конструкция также несет ген nptII резистентности к канамицину (Km) под контролем промотора нопалинсинтазы. Через четыре дня после трансформации в культуральную среду добавляли антибиотик цефотаксим для подавления роста бактерий. Отбор трансгенных клеток на канамицине провели через 30 дней после трансформации, в течение двух месяцев отобрали активно растущие rolC-трансформированные агрегаты в присутствии 50 мг/л канамицина (доза ингибирующая рост клеток).
Выделение и анализ ДНК и РНК. ДНК и РНК экстрагировали из 21-дневных клеточных линий D. rotundifolia [12], ПЦР, ОТ-ПЦР и анализ экспрессии генов rolC и nptII проводили с использованием праймеров, специфичных к генам nptII и rolC, как ранее было описано [13]. Длина продуктов ПЦР составляла 700 п.н. для nptII и 537 п.н. ‒ для rolC.
Гистологический анализ. Для гистологического исследования брали фрагменты каллуса величиной не более 0.5 см3, которые подвергали фиксации ФСУ (50% этанол : 3.7% формальдегид : 5% уксусная кислота, в соотношении 100 : 7 : 7) путем вакуумной инфильтрации, обезвоживали, заключали в парафин и делали срезы толщиной 5−10 мкм с помощью ротационного микротома HM 340E (Microm, Thermo Scientific, Вальдорф, Великобритания). Окраску срезов проводили альциановым синим и ацетогематоксилином по Жинкиной и Вороновой [14]. После гистохимической окраски препараты изучали на микроскопе AxioImager A1 (Carl Zeiss, Йена, Германия).
Фитохимический анализ. Определение вторичных метаболитов в биомассе культур тканей D. rotundifolia проводили методом высокоэффективной жидкостной хроматографии с ультрафиолетовым и масс-спектрометрическим детектированием (ВЭЖХ-УФ-МС). Для приготовления экстракта 50 мг сухой биомассы исчерпывающе экстрагировали 80% метанолом с использованием ультразвука. Полученный экстракт осаждали с помощью центрифуги Microfuge 22R Centrifuge (Beckman Coulter, США) в режиме 14 000 об/мин (18000 g) в течение 15 минут.
Экстракты анализировали с использованием хроматографа 1260 Infinity (Agilent, США) и тандемного масс-спектрометра Bruker HCT ultra PTM Discovery System (Bruker Daltonik, GmbH, Германия) оснащенного ионной ловушкой. Разделение проводили на аналитической колонке Zorbax C18 (150х2.1 мм, 3.5 мкм, Agilent, США) уравновешенной в растворе А и термостатированной при 40°С. Подвижная фаза состояла из раствора муравьиной кислоты (0.1%) в деионизированной воде (раствор А) и ацетонитрила (раствор Б). Градиентное элюирование проводили со скоростью потока растворителей 0.2 мл/мин по следующей схеме: от 10% до 35% раствора Б за 40 мин, затем до 95% раствора Б до 50 мин и 95% раствора Б до 60 мин. УФ-спектры записывали в диапазоне λ = 200‒800 нм с использованием детектора на диодной матрице, хроматографический сигнал при λ = 245 нм записывали и использовали для определения относительной интенсивности поглощения компонентов экстрактов. Масс-спектрометрические данные получали в режиме ионизации с электрораспылением и регистрации отрицательных ионов с диапазоном регистрируемых значений m/z 100‒1000. Поток газа осушителя (N2) был 10.0 л/мин, давление газа распылителя (N2) было 175 кПа, потенциал ионного источника был 4.0 кВ, температура газа осушителя составляла 325°С. МС/МС спектры записывали при напряжении фрагментации 1 В. Хроматографические данные записывали и обрабатывали с использованием Agilent OpenLAB CDS software (v.01.06.111), масс-спектрометрические данные записывали и обрабатывали с использованием Bruker Daltonics Compass 1.3 Data Analysis software (v.4.0.234.0). В работе использовали оборудование Центра коллективного пользования “Биотехнология и генетическая инженерия” ФНЦ Биоразнообразия ДВО РАН.
Масс-спектрометрию высокого разрешения (МСВР) для подтверждения идентификации проводили с использованием хроматомасс-спектрометра Shimadzu LCMS-IT-TOF (Киото, Япония), оснащенного жидкостным хроматографом высокого давления LC-20A Prominence и времяпролетным масс-спектрометром с ионной ловушкой. Условия хроматографического разделения оставили без изменений. Масс-спектрометрические данные получали в режиме ионизации электрораспылением и регистрации отрицательных ионов с разрешением 12 000. Данные записывали и обрабатывали с использованием программного обеспечения Shimadzu LCMS Solution (v.3.60.361).
РЕЗУЛЬТАТЫ
Получение культуры тканей D. rotundifolia
Из листьев интактного растения классическими методами культуры ткани растений была получена морфогенная линия Green.
В результате трансформации с помощью A. tumefaciens, несущей плазмидный вектор, содержащий ген rolC под контролем промотора 35S CaMV и путем отбора на среде с канамицином получили одну трансгенную rolC культуру, под обозначением Red. Ген-специфический ПЦР-анализ выявил наличие генов nptII и rolC в ДНК rolC-трансгенной клеточной линии D. rotundifolia (линия Red), что подтверждает успешную трансформацию (рис. 1а). Методом ОТ-ПЦР была показана экспрессия гена rolC в трансформированной клеточной линии Red (рис. 1б).
Морфологическая и гистологическая характеристика линии Green D. rotundifolia
Исследуемая линия Green – морфогенная каллусная культура, преимущественно с побегами бледно-зеленого цвета и основанием коричневого цвета (рис. 2а). Основную часть каллуса (85‒90%) составляют довольно крупные тонкостенные паренхимные клетки округлой или овальной формы 25‒40 мкм в диаметре. Доля меристематических клеток, составляющих каллус не высока (10‒12%). На гистологических срезах четко определяется тканевая дифференциация морфогенных структур: почек, побегов и соматических зародышей (эмбриоидов) (рис. 2б). Формирование корней в клеточной линии не происходило, что вероятно связано с биологией самого растения. Тем не менее, очень редко наблюдалось формирование структур похожих на корни с красноватым оттенком (рис. 2а). Анализ гистологических срезов выявил наличие характерных тканей, соответствующих дифференцированным структурам; эпидерма, хлоренхима, паренхима, проводящая система (ксилемы и флоэмы (ситовидные трубки)) (рис. 2б, в). В субэпидермальной зоне побегов вдоль проводящей системы наблюдалось большое количество запасающих паренхимных клеток с включениями, окрашенными гематоксилином, так же, как и в базальной части каллуса (рис. 2в). Соматические зародыши состоят из одинаковых изодиаметрических клеток, содержащих небольшие вакуоли, большое ядро с несколькими ядрышками и плотную цитоплазму. При формировании соматического зародыша субэпидермальные клетки листьев, претерпевая несколько делений, формировали меристематический бугорок. В дальнейшем на нем закладывались листовые примордии и апекс будущего побега, образующие почку. Листовые примордии развивались в листья (рис. 2б). Периодически внутри основания каллуса наблюдались меристематические зоны. Это может говорить о том, что соматические зародыши формируются из групп клеток. Основание каллуса состояло, главным образом, из проводящей системы, паренхимы с мелкими вакуолями и включениями, и слоя отмирающих клеток, покрытых большим количеством секрета. Этот секрет окрашивался альциановым синим в бледно-голубой цвет, что говорит о присутствии кислых мукополисахаридов в его составе (рис. 2г).
Морфологическия и гистологическая характеристика линии Red D. rotundifolia
Линия Red – каллус малинового цвета, по краям бледно-розовый, в основании бурый (рис. 3а). Основными структурными элементами каллуса линии Red являются глобулярные многоклеточные агрегаты (рис. 3б), состоящие из тонкостенных округлых паренхимных клеток, размер которых в среднем составляет 50 ± 25 мкм (рис. 3в). В более крупных по размеру структурах наблюдалось формирование проводящей системы. Доля паренхимных клеток в линии достигает 80%. Поверхность этих слабо дифференцированных структур была покрыта крупными клетками с характерной темной окраской содержимого и пленкой из секрета разрушенных клеток. Формирование эпидермальных тканей не наблюдали. Окраска внутренних и внешних паренхимных клеток сильно отличалась (рис. 3а). Отдельные слои клеток меристематического типа наблюдали под крупными темными клетками с секретом. Эти клетки делились активно, асинхронно и имели много ядрышек внутри ядра (рис. 3в). Наличие большого количества ядрышек и интенсивная окраска клеток может говорить об активных биосинтетических процессах, происходящих в них (рис. 3б, г). Возобновление этих структур происходило из групп клеток. Дальнейший рост этих участков не приводил к развитию соматических зародышей или побегов. По внешнему и внутреннему строению, эти глобулы напоминали редко встречающиеся в предыдущей линии структуры с красноватым оттенком.
Фитохимическая характеристика
Масс-спектрометрические исследования метанольных экстрактов культуры тканей Drosera rotundifolia L. выявили наличие 11 биологически-активных компонентов полифенольной природы (рис. 4). Идентификация компонентов выполнена путем сравнения полученных экспериментальных данных с ранее опубликованными работами [15–18]. В таблице 1 приведены данные хроматомасс-спектрометрического определения основных полифенолов каллусной культуры двух линий Drosera rotundifolia L., среди которых четыре гликозилированных флавонола – производных мирицетина и кверцетина, эллаговая кислота и три ее производных, а также галлокатехин галлат, гликозид синапиновой кислоты и производное нафтохинона – глюкозид гидроплюмбагина, известный как россолизид.
Таблица 1.
N° пика | tуд, мин | λmax, нм | МСВР, [M-H]-, m/z | Формула | MС/МС фрагментация | Результаты идентификации | Ссылки | ||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
теоретич. | измерен. | погрешн., ppm | |||||||
1 | 9.5 | 238; 330 | 385.114 | 385.1132 | 2.13 | C17H22O10 | 265; 247; 223; 205 | Синапоилглюкоза | [17] |
2 | 10.6 | 275 | 457.0776 | 457.0764 | 2.7 | C22H18O11 | 331; 305; 169 | Галлокатехин галлат | [18] |
3 | 13.9 | 260; 358 | 479.0831 | 479.0828 | 0.65 | C21H20O13 | 317; 316; 179 | Мирицетин-3-O-галактозид | [16] |
4 | 14.5 | 260; 358 | 479.0831 | 479.0825 | 1.28 | C21H20O13 | 461; 317; 316; 179 | Мирицетин-3-O-глюкозид | [16] |
5 | 16.8 | 250; 363 | 477.0675 | 477.0679 | 0.91 | C21H18O13 | 315; 300 | 3-O-метилэллаговая кислота гликопиранозид | [18] |
6 | 17.2 | 253; 370 | 300.9990 | 300.9996 | 2.02 | C14H6O8 | 284; 157; 229; 185 | Эллаговая кислота | [16] |
7 | 18.1 | 254; 355 | 463.0882 | 463.0871 | 2.37 | C21H20O12 | 301 | Кверцетин 3-О-галактозид | [16] |
8 | 18.4 | 224; 305; 325; 342 | 351.1085 | 351.1094 | 2.44 | C17H20O8 | 189 | Россолизид | [15] |
9 | 18.7 | 254; 357 | 463.0882 | 463.087 | 2.59 | C21H20O12 | 301 | Кверцетин 3-О-глюкозид | [16] |
10 | 19.2 | 248; 370 | 491.0831 | 491.0825 | 1.25 | C22H20O13 | 476; 329; 314 | 3,3'-ди-O- метилэллаговая кислота гликопиранозид | [18] |
11 | 33.3 | 249; 377 | 329.0303 | 329.031 | 2.15 | C16H10O8 | 314; 299 | 3,3'-ди-O-метилэллаговая кислота | [16] |
Компоненты 3 и 4, а также 7 и 9 проявили себя как две пары изомеров в соответствии со сходным спектральным поведением. Типичные для флавоноидов УФ-профили позволили отнести эти компоненты к данному классу соединений. Рассчитанные при помощи МСВР брутто формулы компонентов 3 и 4 (C21H20O13 для ионов состава [M–H]– с m/z 479.0828 для 3 и 479.0825 для 4) и компонентов 7 и 9 (C21H20O12 для ионов состава [M–H]– с m/z 463.0871 для 7 и 463.0870 для 9) отличаются на один атом кислорода. МС/МС спектры исследуемых компонентов показали наличие интенсивных сигналов фрагментов (с m/z 317 для 3 и 4, и с m/z 301 для 7 и 9), что определяется элиминированием остатков гексозы (–162 Да). Так, согласно опубликованным ранее данным для видов росянки [16] компоненты 3 и 4 были определены, как галактозид и глюкозид мирицетина, а компоненты 7 и 9 – кверцетина, соответственно.
УФ-спектры компонентов 5, 6, 10 и 11 характерны для производных эллаговой кислоты, с интенсивной полосой поглощения при 248‒254 нм, плечами при ~300 и 350 нм и небольшим максимумом при ~370 нм (табл. 1). Соединение 6 (C14H6O8 для [M–H]– с m/z 300.9996) определено, как эллаговая кислота [16]. Компонент 11 продемонстрировал интенсивный сигнал депротонированных ионов с m/z 329.0310, что соответствует молекулярной формуле C16H10O8. В МС/МС спектре 11 наблюдались фрагментные ионы с m/z 314 и 299, соответствующие потере двух метильных радикалов (–15 Да каждый). Компонент 11 был определен как диметил-О-эллаговая кислота [16]. Соединения 5 (C21H18O13 для [M–H]– с m/z 477.0679) и 10 (C22H20O13 для [M–H]- с m/z 491.0825) показали характерный для О-гликозидов профиль фрагментации – интенсивные сигналы (с m/z 315 для 5 и с m/z 329 для 10), соответствующие элиминированию остатков гексозы (-162 Да). Причем компоненты 5 и 10 отличаются друг от друга на СН2 фрагмент. Компоненты 5 и 10 были определены, как гликопиранозиды метилэллаговой и диметилэллаговой кислот [18].
Спектральные данные компонента 2 – интенсивная полоса поглощения при 275 нм и сигнал депротонированных ионов с m/z 457.0764 (C22H18O11) – позволили определить его как галлат галлокатехина. Профиль фрагментации [M–H]– ионов также не противоречил идентификации. МС/МС спектр показал наличие ионов фрагментов с m/z 331 (соответствует потере декарбоксилированных молекул галловой кислоты), 305 и 169 (депротонированные галлокатехин и галловая кислота соответственно) [18].
УФ-профиль компонента 1 с интенсивной полосой поглощения при ~320‒335 нм характерен для транс-оксикоричных кислот и их производных. МС/МС фрагментация депротонированных ионов (с m/z 385.1132, C17H22O10) соединения 1 выявила интенсивный сигнал с m/z 223, соответствующей потере остатка гексозы (–162 Да). Также наблюдались сигналы фрагментов с меньшей интенсивностью – с m/z 265 (потеря части кольца гексозы), с m/z 248 (последующее отщепление воды). Таким образом, соединение 1 определено как гликозид синапиновой кислоты [17].
Компонент 8 был определен как О-гликозид благодаря наблюдаемому в МС/МС спектре интенсивному сигналу иона-фрагмента с m/z 189, который соответствует элиминированию остатка гексозы (–162 Да). Рассчитанная молекулярная формула для депротонированных ионов (C17H20O8 для [M–H]– с m/z 351.1094) соединения 8 соответствует выделенному и описанному ранее для видов росянки [15] глюкозиду гидроплюмбагина, известному как россолизид (1,4-нафтохинон).
Содержание эллаговой кислоты в зеленой морфогенной клеточной линии практически в четыре раза, россолизида в три раза превышают таковой в линии Red (рис. 5). В экстракте каллуса линии Red содержание флавонолов на одну четвертую превышало содержание в экстракте каллуса линии Green, кроме вещества галлат эпигаллокатехина.
ОБСУЖДЕНИЕ
Исследование процессов, определяющих биосинтетические и морфологические свойства культур клеток высших растений, имеет как фундаментальное, так и прикладное значение. Для многих культур клеток при длительном культивировании (более двух лет выращивании в системе in vitro) характерна потеря способности к дифференциации и переход на активное деление однородных клеток. Однако, наши исследования и литературные данные показывают, что некоторые виды растений способны формировать in vitro стабильные длительно выращиваемые морфогенные культуры [19, 20]. Такие системы расширяют возможности исследования морфогенеза и сопутствующих процессов, характерных для этих видов растений, поскольку стабильность генома в них выше [19]. Во многих исследованиях показано, что в морфогенной структуре сохраняется биосинтез вторичных метаболитов исходного растения [20, 21]. Известно, что с дедифференциацией клеток в условиях in vitro, каллусы теряют и/или меняют биосинтетические свойства [1]. Показано, что интактное растение D. rotundifolia богато флавоноидами, 1,4-нафтохинонами и эллаговой кислотой [7], большинство из этих веществ идентифицированы в исследуемых линиях (табл. 1). При этом морфогенез в культуре клеток, по-видимому, способствовал накоплению эллаговой кислоты, ее производных и 1,4-нафтохинона. Нафтохиноны и флавоноиды Drosera in vivo и in vitro достаточно хорошо исследованы и обобщаются в обзорных работах [22, 23]. Структурное разнообразие производных эллаговой кислоты в культуре клеток Drosera, идентично описанному в литературе для интактных растений D. rotundifolia [7]. Высокая концентрация эллаговой кислоты содержится в плодах и орехах высших растений [24]. Скорее всего, эллаговая кислота участвует в привлечении насекомых, подобно другим органическим кислотам в хищных растениях [25]. У плотоядных растений 1,4-нафтохиноны участвуют в переваривании пищи, защищая от содержащихся в ней микроорганизмов, которые могут заразить ткани самого растения [25]. Обе функции сугубо организменные и сохранение соединений ответственных за них в большей степени в морфогенной культуре, нежели в дедифференцированной, согласуется с классическим пониманием вторичного метаболизма в клетках in vitro [1].
Трансформация геном rolC является мощным инструментом в регуляции вторичного метаболизма и морфогенеза растений [26]. В нашем случае не обнаружено изменений качественного состава метаболитов между двумя исследуемыми линиями, однако наблюдаются существенные изменения в соотношении групп соединений. Красная окраска трансформированной линии может быть обусловлена различными пигментами аналогично секреторным клеткам интактного растения: флавонов, антоцианов, каротиноидов и нафтохинонов [27]. По гистологическому анализу (рис. 2, 3) можно понять, что накопление данных соединений идет в наружном слое структур с частичной дифференциацией. Это, вероятно, связано с защитной функцией данных соединений [28]. При этом, эти структуры напоминают элементы корневой системы росянки, произрастающей в естественных условиях. Корни Drosera умеренного пояса обычно короткие и слабо разветвленные, с анатомическими адаптациями для роста в почвах с дефицитом кислорода и длинными тонкими волосками, не формирующимися в культуре клеток [29].
Схема формирования основных веществ в растениях и клеточных линиях Drosera представлена на рис. 6. Увеличение синтеза кверцетина и мирецитина и их производных при трансформации геном rolC, вероятно, связано с эффектом сайленсинга. Экспрессия генов, кодирующих ферменты-участники вторичного метаболизма, обычно регулируется (подавляется) с помощью miРНК. Продукт гена rolC предположительно нарушает этот процесс, в результате синтез данных соединений повышается [26]. Это же объясняет отсутствие эффекта на галлат эпикатехина, который синтезируется по другой ветви фенилпропаноидного пути. Активация биосинтеза полифенолов геном rolC подтверждается результатами других авторов [30]. Это также сочетается с его функцией стимуляции корнеобразования в культуре ткани [26] и усилением биосинтетических процессов, сопряженных с ним. Тогда как эллаговая кислота, и ее производные, нафтохинон россолизид больше накапливались в морфогенной культуре, что скорее всего, обусловлено организменной ролью данных соединений. Основное соединение D. rotundifolia [15] – плюмбагин, не был идентифицирован в настоящей работе. Возможно, минорное содержание вызвано многолетним пассированием каллуса в условиях in vitro.
Таким образом, впервые получены длительно растущая морфогенная каллусная культура D. rotundifolia линия Green, и частично дифференцированная rolС-трансгенная линия Red. Проведен анализ гистологического строения линий; масс-спектрометрический анализ их основных соединений; выявлены различия в накоплении нафтохинонов, эллаговой кислоты и ее производных, флавонов в зависимости от типа сформированных тканей и органов. Однако, для более глубоко понимания связи исследуемых веществ с процессами морфогенеза необходимы дополнительные исследования.
Настоящая статья не содержит каких-либо исследований с участием людей и животных в качестве объектов исследования. Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
Список литературы
Nosov A.M., Popova E.V., Kochkin D.V. Isoprenoid production via plant cell cultures: biosynthesis, accumulation and scaling-up to bioreactors // Production of Biomass and Bioactive Compounds Using Bioreactor Technology / Eds. Paek K.Y., Murthy H., Zhong J.J. Dordrecht: Springer. 2014. P. 563. https://doi.org/10.1007/978-94-017-9223-3_23
Crowder A.A., Pearson M.C., Grubb P.J., Langlois P.H. Drosera L. // J. Ecol. 1990. V. 78. P. 233. https://doi.org/10.2307/2261048
Barthlott W., Hostert A., Kier G., Kueper W. Geographic patterns of vascular plant diversity at continental to global scale // ERDKUNDE. 2007. V. 61. P. 305.
Baranyai B., Joosten H. Biology, ecology, use, conservation and cultivation of round-leaved sundew (Drosera rotundifolia L.): a review // Mires Peat. 2016. V. 18. P. 1. https://doi.org/10.19189/MaP.2015.OMB.212
Bobák M., Blehová A., Krištín J., Ovečka M., Šamaj J. Direct plant regeneration from leaf explants of Drosera rotundifolia cultured in vitro // Plant Cell Tiss Organ Cult. 1995. V. 43. P. 43. https://doi.org/10.1007/BF00042670
Jadczak P., Kulpa D., Zbrojewska A. In Vitro micropropagation of Drosera rotundifolia // World Scientific News. 2017. V. 66. P. 75.
Tienaho J., Reshamwala D., Karonen M., Silvan N., Korpela L., Marjomäki V., Sarjala T. Field-grown and in vitro propagated round-leaved sundew (Drosera rotundifolia L.) show differences in metabolic profiles and biological activities // Molecules. 2021. V. 26. P. 3581. https://doi.org/10.3390/molecules26123581
Grishchenko O.V., Kiselev K.V., Tchernoded G.K., Fedoreyev S.A., Veselova M.V., Bulgakov V.P., Zhuravlev Y.N. RolB gene-induced production of isoflavonoids in transformed Maackia amurensis cells // Appl Microbiol Biotechnol. 2016. V. 100. P. 7479. https://doi.org/10.1007/s00253-016-7483-y
Хафизова Г.В., Матвеева Т.В. Ген rolC агробактерий: на пути к пониманию функции // Биотехнология и селекция растений. 2021. Т. 4. С. 36. https://doi.org/10.30901/2658-6266-2021-1-o4
Murashige T., Skoog F. A revised medium for rapid growth and bio-assays with tobacco tissue cultures // Physiol Plant. 1962. V. 15. P. 473. https://doi.org/10.1111/j.1399-3054.1962.tb08052.x
Spena A., Schmülling T., Koncz C., Schell J.S. Independent and synergistic activity of rol A, B and C loci in stimulating abnormal growth in plants // EMBO J. 1987. V. 6. P. 3891. https://doi.org/10.1002/j.1460-2075.1987.tb02729.x
Inyushkina Y.V., Kiselev K.V., Bulgakov V.P., Zhuravlev Yu.N. Specific genes of cytochrome P450 monooxygenases are implicated in biosynthesis of caffeic acid metabolites in rolC-transgenic culture of Eritrichium sericeum // Biochem. 2009. V. 74. P. 917. https://doi.org/10.1134/S0006297909080148
Bulgakov V.P., Veselova M.V., Tchernoded G.K., Kiselev K.V., Fedoreyev S.A., Zhuravlev Yu.N. Inhibitory effect of the Agrobacterium rhizogenes rolC gene on rabdosiin and rosmarinic acid production in Eritrichium sericeum and Lithospermum erythrorhizon transformed cell cultures // Planta. 2005. V. 221. P. 471. https://doi.org/10.1007/s00425-004-1457-5
Жинкина Н.А., Воронова О.Н. К методике окраски эмбриологических препаратов // Ботанический журнал. 2000. Т. 85. С. 168.
Budzianowski J. Naphthohydroquinone glucosides of Drosera rotundifolia and D. intermedia from in vitro cultures // Phytochem. 1996. V. 42. P. 1145. https://doi.org/10.1016/0031-9422(96)00076-3
Zehl M., Braunberger C., Conrad J., Crnogorac M., Krasteva S., Vogler B., Beifuss U., Krenn L. Identification and quantification of flavonoids and ellagic acid derivatives in therapeutically important Drosera species by LC–DAD, LC–NMR, NMR, and LC–MS // Anal. Bioanal. Chem. 2011. V. 400. P. 2565. https://doi.org/10.1007/s00216-011-4690-3
Oszmiański J., Kolniak-Ostek J., Wojdyło A. Application of ultra-performance liquid chromatography-photodiode detector-quadrupole/time of flight-mass spectrometry (UPLC-PDA-Q/TOF-MS) method for the characterization of phenolic compounds of Lepidium sativum L. sprouts // Eur. Food Res. Technol. 2013. V. 236. P. 699. https://doi.org/10.1007/s00217-013-1925-x
Singh A., Bajpai V., Kumar S., Sharma K.R., Kumar B. Profiling of gallic and ellagic acid derivatives in different plant parts of terminalia arjuna by HPLC-ESI-QTOF-MS/MS // Nat Prod Commun. 2016. V. 11. P. 239. https://doi.org/10.1177/1934578X1601100227
Betekhtin A., Rojek M., Jaskowiak J., Milewska-Hendel A., Kwasniewska J., Kostyukova Y., Kurczynska E., Rumyantseva N., Hasterok R. Nuclear genome stability in long-term cultivated callus lines of Fagopyrum tataricum (L.) Gaertn // PLoS ONE. 2019. V. 12: e0173537. https://doi.org/10.1371/journal.pone.0173537
Gorpenchenko T.Y., Grigorchuk V.P., Bulgakov D.V., Tchernoded G.K., Bulgakov V.P. Tempo-spatial pattern of stepharine accumulation in Stephania glabra morphogenic tissues // Int. J. Mol. Sci. 2019. V. 20. P. 808. https://doi.org/10.3390/ijms20040808
Le K.C., Jeong C.S., Lee H., Peak K.-Y., Park S.-Y. Ginsenoside accumulation profiles in long- and short-term cell suspension and adventitious root cultures in Panax ginseng // Hortic. Environ. Biotechnol. 2019. V. 60. P. 125. https://doi.org/10.1007/s13580-018-0108-x
Widhalm J., Rhodes D. Biosynthesis and molecular actions of specialized 1,4-naphthoquinone natural products produced by horticultural plants // Hort. Res. 2016. V. 3. P. 16046https://doi.org/10.1038/hortres.2016.46
Braunberger C., Zehl M., Conrad J., Wawrosch C., Strohbach J., Beifuss U., Krenn L. Flavonoids as chemotaxonomic markers in the genus Drosera // Phytochem. 2015. V. 118. P. 74. https://doi.org/10.1016/j.phytochem.2015.08.017
Vattem D.A., Shetty K. Biological functionality of ellagic acid: a review // J. Food Biochem. 2005. V. 29. P. 234. https://doi.org/10.1111/j.1745-514.2005.00031.x
Hatcher C.R., Ryves D.B., Millett J. The function of secondary metabolites in plant carnivory // Ann. Bot. 2020. V. 123. P. 399. https://doi.org/10.1093/aob/mcz191
Bulgakov V.P., Veremeichik G.N., Grigorchuk V.P., Rybin V.G., Shkryl Y.N. The rolB gene activates secondary metabolism in Arabidopsis calli via selective activation of genes encoding MYB and bHLH transcription factors // Plant Physiol. Biochem. 2016. V. 102. P. 70. https://doi.org/10.1016/j.plaphy.2016.02.015
Иванова А.Н., Андронова Е.В., Шаварда А.Л., Муравник Л.Е. Ультраструктура секреторных клеток железистых волосков Drosera rotundifolia (Droseraceae) в культуре in vitro // Ботанический журнал. 2005. Т. 90. С. 878.
Макаренко О.А., Левицкий А.П. Физиологические функции флавоноидов в растениях // Физиология и биохимия культурных растений. 2013. Т. 45. С. 100.
Adlassnig W., Peroutka M., Lambers H., Lichtscheidl I.K. The roots of carnivorous plants // Plant Soil. 2005. V. 274. P. 127. https://doi.org/10.1007/s11104-004-2754-2
Dubrovina A.S., Manyakhin A.Y., Zhuravlev Y.N., Kiselev K. Resveratrol content and expression of phenylalanine ammonia-lyase and stilbene synthase genes in rolC transgenic cell cultures of Vitis amurensis // Appl. Microbiol. Biotechnol. 2010. V. 88. P. 727. https://doi.org/10.1007/s00253-010-2792-z
Дополнительные материалы отсутствуют.
Инструменты
Физиология растений