Почвоведение, 2023, № 4, стр. 450-463

Влияние влажности на эмиссию СО2 из почв бугристых торфяников севера Западной Сибири

Г. В. Матышак a, С. В. Чуванов b*, О. Ю. Гончарова a, В. А. Трифонова a, М. В. Тимофеева b, А. В. Исаева a, М. О. Тархов a

a МГУ им. М.В. Ломоносова
119991 Москва, Ленинские горы, 1, Россия

b Почвенный институт им В.В. Докучаева
119017 Москва, Пыжевский пер., 7, стр. 2, Россия

* E-mail: stas.chuvanov@gmail.com

Поступила в редакцию 11.06.2022
После доработки 06.12.2022
Принята к публикации 06.12.2022

Полный текст (PDF)

Аннотация

Изучено влияние влажности торфяных почв, развивающихся в условиях прерывистой криолитозоны севера Западной Сибири (Надымский район, ЯНАО), на эмиссию CO2. Эмиссию СО2 почвами плоскобугристых торфяников и окружающих их ложбин исследовали ежегодно в августе в течение 4 лет в полевых условиях методом закрытых камер. Несмотря на существенную разницу во влажности почв, в среднем 34.8 ± 13.2 на плоскобугристом торфянике и 56.2 ± 2.1% в ложбине, достоверных отличий эмиссии CO2 между этими экосистемами не обнаружено ни в один из годов наблюдений, в среднем 199.1 ± 90.1 и 182.1 ± 85.1 мг CO2 м–2 ч–1 соответственно. Экспериментальное увлажнение или осушение, более чем в 2 раза, участков торфяных почв методом трансплантации не оказало достоверного влияния на эмиссию CO2 даже спустя 3 года после начала эксперимента. Отсутствие достоверных различий эмиссии CO2 между значительно отличающимися по влажности экосистемами и экспериментами объясняется наличием многолетнемерзлых пород и действием большого количества разнонаправленных факторов, нивелирующих возможные изменения в продукции СО2 почвами. Повышенная эмиссия СО2 из почв ложбин возможна за счет дополнительного вклада метанотрофного фильтра, а также латерального стока растворенного CO2 по поверхности мерзлоты с плоскобугристых торфяников, окружающих ложбины. Отсутствие отклика эмиссии СО2 на значительное изменение влажности может говорить о широком оптимуме этого параметра для микробиологической активности в торфяных почвах региона исследований. Полученные данные свидетельствуют, что при исследовании криогенных почв заболоченных ландшафтов необходимо, помимо собственно биогенных источников, учитывать дополнительные факторы, часто физического характера, меняющие баланс потоков и эмиссию СО2.

Ключевые слова: многолетнемерзлые породы, климатические изменения, торфяные почвы (Cryic Histosol, Fibric Histosol), почвенное дыхание, влажность почв

ВВЕДЕНИЕ

В настоящий момент установленным фактом являются активно идущие процессы изменения климата, последствия которого наблюдаются во многих регионах [46]. Наиболее ощутимы они в условиях Крайнего Севера, в первую очередь за счет активизации таяния многолетнемерзлых пород (ММП) [27, 37]. Деградация ММП приводит к значительному изменению условий функционирования почв и сдвигу углеродного баланса экосистем в целом [40, 42]. Разнообразные климатические модели показывают, что Арктика, вследствие повышения температуры, может превратиться из поглотителя в источник углерода за счет активизации разложения органического вещества почв, а также вовлечения законсервированного органического вещества из оттаивающих слоев многолетней мерзлоты [26, 39]. Тем не менее, существует большое количество неопределенностей в оценке масштабов и направленности изменений из-за все еще слабоизученных механизмов отклика различных параметров экосистем на потепление.

До недавнего времени влияние глобального потепления на углеродной цикл экосистем Севера рассматривалось, в первую очередь с точки зрения повышения температуры воздуха и почв [40]. Однако очевидно, что в условиях меняющийся климатической обстановки, помимо повышения температуры почв, следует ожидать и увеличения или уменьшения их влажности, как за счет изменения количества осадков, так и за счет деградации многолетнемерзлых пород [30]. Оттаивание ММП, часто содержащих значительное количества льда и играющих роль динамичного водоупора, может вызвать смещение уровня грунтовых вод в пределах экосистем, что в свою очередь может привести к значительным разнонаправленным изменениям во влажности почвы. При отсутствии стока влажность почв может существенно увеличиться, тогда как в случае хорошего дренирования ландшафта вероятно уменьшение влажности почв. Показано, что потепление во внутренних районах Аляски привело, помимо увеличения вегетационного периода растений и уменьшения снежного покрова, к деградации мерзлоты [24, 32]. В результате произошло значительное сокращение площадей болот, так как прямым следствием опускания кровли мерзлоты на данной территории явилось улучшение условий дренирования. Напротив, в других регионах Аляски оттаивание мерзлоты в замкнутых экосистемах привело к переувлажнению и образованию новых болот [19]. Наблюдаемые процессы в результате таяния мерзлоты могут приводить к различным тенденциям развития экосистем даже в пределах одной территории. На хорошо дренируемых участках может начаться активный процесс минерализации органического вещества, в ходе которого высвободится дополнительный СО2 в атмосферу [35]. Переувлажнение, наоборот, снижает эмиссию СО2 и стимулирует выделение метана. Оба процесса могут усилить парниковый эффект [19, 35]. В ряде работ показано, что изменение влажности почв может оказывать даже больший эффект на минерализацию органического вещества, чем повышение температуры [20, 24, 30, 44]. Тем не менее, влиянию влажности на эмиссию СО2 почв Севера уделено недостаточно внимания, что не позволяет с точностью ответить на вопрос, как изменение влажности почв повлияет на эмиссию парниковых газов и минерализацию органического вещества почв Севера в целом.

Цель работы – изучение динамики свойств почв Севера при изменении режима их увлажнения, которое может происходить в результате деградации или аградации многолетнемерзлых пород. В задачи входило изучение на основе комплекса полевых экспериментов влияния влажности торфяных почв прерывистой криолитозоны севера Западной Сибири на эмиссию и продукцию СО2.

ОБЪЕКТЫ И МЕТОДЫ

Район исследований расположен на севере Западной Сибири (ЯНАО, Надымский район) на границе северной тайги и лесотундры в пределах третьей озерно-аллювиальной равнины р. Надым. Особенностью территории является наличие ММП, приуроченных к массивам торфяников. Почвообразующие породы представлены преимущественно песчаными и супесчаными отложениями [13].

Автоморфные позиции заняты лесными экосистемами с преобладанием сосняков-зеленомошников, ММП в настоящий момент отсутствуют. Почвенный покров представлен комплексом подзолов и подбуров, формирующихся в пределах остаточно-полигональной палеокриогенной сети [2].

В гидроморфных условиях наибольшую площадь занимают торфяно-болотные комплексы, состоящие из экосистем верховых олиготрофных болот (заболоченные ложбины стока и термокарстовые депрессии) и мерзлых бугристых торфяников с ММП на глубинах до 1 м. Растительный покров представлен осоково-сфагновыми ассоциациями в условиях верховых болот и кустарничково-лишайниковыми ассоциациями в пределах массивов бугристых торфяников [14]. На современном этапе важную роль в динамике ландшафтов данного типа играют криогенные процессы, формируя различные типы микро- и мезорельефа. Одной из наиболее характерной криогенной формой мезорельефа являются плоскобугристые торфяники, представляющие собой обширные платообразные повышения над общим уровнем окружающих болот высотой до 3 м и площадью от десятков до сотен квадратных метров. Бугристые торфяники – динамичное образование, их эволюция состоит из нескольких стадий, каждую из которых можно встретить на исследуемой территории [15]. На первом этапе они начинают свое формирование из собственно экосистемы олиготрофного болота, приподнимаясь над общим уровнем под влиянием криогенного пучения. Рост может быть интенсивным, в отдельные годы достигая 0.3 м и более [3]. При продолжающемся многолетнем пучении происходит дальнейший рост бугристого торфяника вплоть до развития почв в полугидроморфных и даже автоморфных условиях. В дальнейшем возможна деградация бугристых торфяников, их разрушение и возвращение почв вновь в гидроморфную стадию развития [11].

Таким образом, почвенный покров торфяно-болотного комплекса подвержен цикличности развития, обусловленной активным влиянием криогенных процессов. Это привносит существенную неоднородность в структуру почвенного покрова, свойства почв и условия их развития. На небольшом по площади участке можно встретить почвы, развивающиеся в совершенно разных условиях увлажнения и температурного режима. Наиболее распространенными являются разновидности органогенных и криотурбированных типов почв: торфяных олиготрофных (Fibric Histosol), торфяных олиготрофных деструктивных (Cryic Histosol), торфяно-криоземов (Histic Cryosol). На наиболее старых, деградирующих буграх можно встретить почвы альфегумусового отдела: торфяно-подбуры (Entic Podzol) и торфяно-подзолы (Albic Podzol) [18].

Свойства почв изучены на двух близкорасположенных бугристых торфяниках и в ложбине между ними (рис. 1). Первый бугристый торфяник БТ1 (65°18′52.0″ N, 72°52′32.5″ E) овальной формы и площадью около 400–600 м2 с крутыми склонами северной и пологими склонами южной экспозиции возвышался над уровнем окружающих ложбин на 1–2 м. На мелкокочковатой поверхности развит растительный покров, состоящий из лишайников и мхов между кочками (Cladonia rangiferina, С. stellaris и др., Sphagnum magellanicum, S. fuscum и др.) и кустарничков на микроповышениях (кочках) высотой 0.2–0.3 м (Betula nana, Rubus chamaemorus, Rhododendron tomentosum, Vaccinium uliginosum, Vaccinium myrtillus). Отмечены оголенные пятна торфа небольшой площади без растительного покрова. ММП в пределах 0.7 м. Мощность торфа варьировала в пределах 0.3–0.7 м. Почвенный покров представлен сложным комплексом торфяно-криозема (Histic Cryosol), торфяной олиготрофной типичной (Fibric Histosol) и торфяной олиготрофной деструктивной почв (Cryic Histosol).

Рис. 1.

Торфяно-болотный комплекс, состоящий из бугристых торфяников и ложбин между ними. Вид сверху (а) на торфяники БТ1 (1) и БТ2 (2), вид сбоку бугристого торфяника БТ1 (b). Схема экспериментальных участков торфяника БТ1 (c): С – сухой, В – влажный, М – мокрый; О – осушение, У – увлажнение. Маркером () обозначены точки опробования.

Второй бугристый торфяник БТ2 (65°18′48.6″ N, 72°52′29.7″ E) имел округлую форму площадью 200–300 м2, возвышаясь над уровнем ложбины на 1–1.5 м с пологими, постепенно переходящими в ложбину склонами. Растительный покров идентичен развитому на БТ1, ММП в пределах 0.5 м. Мощность торфа варьировала в пределах 0.3–0.5 м. Характерные почвы – торфяно-криозем (Histic Cryosol) и торфяная олиготрофная типичная (Fibric Histosol).

Ложбины представляют собой вытянутые переувлажненные депрессии между плоскобугристыми торфяниками. На исследуемой части ложбины открытой воды не наблюдалось, уровень болотных вод 0.1–0.15 м. Растительность представлена преимущественно мхами видов Sphagnum fuscum и травянистой растительностью семейства Cyperaceae – Eriophorum vaginatum, Carex sp. В пределах 2 м ММП не обнаружены. Почвенный покров однороден и представлен торфяной олиготрофной типичной (Fibric Histosol) почвой с мощностью торфа 0.5 м и более.

В качестве основных экспериментальных объектов выбрали участки ложбины стока с торфяной олиготрофной типичной почвой (Fibric Histosol) и бугристого торфяника с торфяной олиготрофной деструктивной почвой (Cryic Histosol) [45]. Выбор объектов обусловлен максимальной схожестью температур почв при их максимальном отличии во влажности.

Торфяная олиготрофная типичная почва. ТО – 0–5 см. Сфагновый очес с включением небольшого количества остатков осок; ТО1 – 5–10 см. Желто-коричневый, слаборазложенный сфагновый торф, сильноволокнистый, мокрый; с 10 см уровень болотных вод.

Торфяная олиготрофная деструктивная почва. ТОmd – 0–3 см, буро-коричневый торф, сухой, сильноразложенный, рыхлый, бесструктурный, граница карманная, переход по плотности и по структуре заметный; ТО1 – 3–30 см, буровато-коричневый, влажный, среднеразложенный, растительные остатки плохо различимы, корней мало, слоистый, плотный, переход заметный по окраске и степени разложения, граница волнистая; ТО2 – 30–60 см, темно-коричневый, мажущий, с включениями остатков березы, сильно выражена слоистость, плотнее предыдущего горизонта, неоднородный, состоит из плотных слоев торфа преимущественно сфагнового (Sphagnum magellanicum) ботанического состава; ММП c 60 см.

Глубину протаивания определяли методом зондирования щупом по ГОСТ 26262-2014. Объемную влажность почв в слое 0–20 см исследовали с использованием полевого влагомера FieldScout 100 (Spectrum, США) на основе диэлектрической проницаемости почв (time-domain reflectometry, TDR). Динамику объемной влажности изучали в слое 0–10 см с помощью датчиков и логгеров влажности WatchDog 1000 Series (Spectrum, США). Температуру почвы в слое 0–10 см определяли при помощи термозондов HANNA HI 98509. Дыхание почв является одним из важных интегральных показателей их биологической активности и выражается через величину эмиссии СО2 [16]. Эмиссию СО2 измеряли методом закрытых камер [16]. Непрозрачные камеры объемом 850 мл и диаметром 10 см с герметичным клапаном для отбора проб, устанавливали на предварительно вкопанные пластиковые основания с желобом. Желоб заливали водой, обеспечивая герметичность пробоотбора (водяной замок). Растительный покров под камерами удаляли. Высота камер от поверхности почвы составляла 10–12 см, ее учитывали в каждом эксперименте. Газовые пробы CO2 объемом 10–20 мл отбирали из камер в начальный момент времени и через 10–20 мин. Перед каждым отбором газовой пробы воздух в камере перемешивали несколькими движениями поршня шприца. Концентрацию СО2 в пробе определяли с помощью газового анализатора с инфракрасным датчиком LI-830 (LI-COR, США). Пробы для определения эмиссии CH4 отбирали из камер аналогично пробам для анализа СО2, за исключением продолжительности экспозиции камер. В большинстве случаев она составляла 60 мин, как наиболее распространенное время экспозиции на схожих объектах в условиях Севера с низкой продуктивностью метаногенеза [7, 19, 27]. Затем пробы воздуха перекачивали в герметичные емкости с солевым затвором для транспортировки и анализа концентрации СН4 в лаборатории. Концентрацию определяли на газовом хроматографе Кристаллюкс 4000М. Эмиссию СО2 и СН4 рассчитывали по формуле [5]:

$F = \frac{{PMV\Delta С{\text{\;}}}}{{\Delta tRS\Delta T}}.$
где Р – атмосферное давление, Па; М – молярная масса газа, кг/моль; V – общий объем газовой фазы, м3; ∆С – изменение концентрации газа в камере, ppm; ∆t – время экспозиции камеры, ч; R – газовая постоянная, 8.31 Дж/моль K–1; S – площадь основания, м2; ∆T – изменение температуры в камере, K. Результаты выражали в мг СО2 или CH4 м–2 ч–1.

Концентрацию СО2 и СН4 в почвенных растворах и в болотной воде определяли методом равновесного насыщения паровой фазы [23]. Метод заключается в уравновешивании газа из пробы воды с атмосферным воздухом и последующим измерением концентрации газа. Отбор болотной воды проводили с разных глубин (0, 25 и 50 см). Количество растворенного СО2 рассчитывали с учетом объемов газовой, жидкой фазы в пробоотборнике, температуры воды.

Исследование пространственной вариабельности параметров функционирования почв. В августе 2018 г. на плоскобугристых торфяниках БТ1 и БТ2, а также ложбинах между ними по регулярно-случайной сетке с шагом 1–2 м оценивали пространственную вариабельность глубины протаивания, температуры, влажности почвы, эмиссии CO2 в тридцатикратной повторности для каждого параметра.

Исследования дыхания почв на участках однотипных почв с отличающейся влажностью. На основании проведенных измерений на плоскобугристом торфянике БТ1 выделили 3 однотипных по растительному и почвенному покрову экспериментальных участка с резко отличающийся влажностью, но схожей температурой почв. Участки названы: сухой (С), влажный (В) и мокрый (М), в зависимости от величины объемной влажности почвы. На каждом из них в четырехкратной повторности в августе 2018–2021 г. 1–2 раза в день в течение 5–7 дней оценивали эмиссию CO2, а также температуру и влажность почв.

Исследование влияния влажности на дыхание почв методом трансплантации. Для исследования влияния изменения влажности (увлажнения/иссушения) на эмиссию СО2 торфяных почв на БТ1 организован манипуляционный эксперимент “Трансплантация”. Метод заключался в переносе ненарушенных участков торфяной почвы большого объема из одних условий функционирования в другие, схожие по температуре, но резко отличные по влажности.

Верхнюю часть (20 см) торфяной олиготрофной деструктивной почвы бугристого торфяника, с низкой влажностью помещали в перфорированную ПВХ емкость объемом 0.04 м3 и переносили на предварительно подготовленный участок в переувлажненной ложбине, в условия, максимально отличающиеся по влажности, но схожие по температуре – вариант увлажнение (У). Аналогичным образом верхнюю часть влажной торфяной олиготрофной почвы из ложбины перемещали на сухой участок торфяника – вариант осушение (О). Для наблюдения за динамикой показателей трансплантированных почв организовали контрольные участки в местах отбора почв. Все экспериментальные и контрольные участки исследовали в 3–5-кратной повторности. В августе 2018–2021 гг. в течение 7–12 дней на каждом из участков ежедневно измеряли эмиссию СО2, а также температуру и влажность почв.

Статистическая обработка данных. Достоверность различий (при уровне значимости p < 0.05) оценивали методами однофакторного дисперсионного анализа (one-way ANOVA) и множественного регрессионного анализа (Multiple Linear Regression, MLR) в программе StatSoft Statistica 12. Коэффициент вариации (КВ) оценивали по формуле [7]:

${\text{КВ}} = \frac{\sigma }{\mu } \times 100\% ,$
где σ – стандартное отклонение, µ – среднее арифметическое значение.

Карты пространственного распределения температуры, влажности, глубины протаивания и эмиссии СО2 почв торфяника БТ1 составляли при помощи интерполяции методом кригинга (Kriging) в программе GoldenSoftware Surfer 20.

В тексте и на графиках приведены средние значения ± стандартное отклонение.

РЕЗУЛЬТАТЫ

Общая характеристика параметров функционирования экосистем торфяно-болотного комплекса. Торфяные олиготрофные почвы ложбин, развиваются в настоящий момент в гидроморфных условиях без влияния глубоко расположенных ММП. За весь период наблюдений глубина протаивания почв превышала 2 м, температура почв составляла в среднем 14.6 ± 2.4°C и варьировала в зависимости от года наблюдений от 11.1 ± 1.0 до 16.1 ± 1.7°C. Влажность почвы принимала высокие значения 56.2 ± 2.1%, слабо варьируя по годам от 54.6 ± 0.8 до 58.8 ± 1.2% (рис. 2).

Рис. 2.

Средние значения температуры (а) и влажности (b) почв торфяников (БТ1 и БТ2) и ложбины в зависимости от года наблюдений. Температура (с) и влажность (d) почв экспериментальных участков торфяника БТ1 в зависимости от года наблюдений.

Оба исследованных бугристых торфяника (БТ1 и БТ2) характеризовались схожим морфологическим обликом, размерами и растительным покровом. Почвы торфяников существенно отличались по влажности от почв ложбины, в среднем для почв обоих торфяников влажность принимала значения 34.8 ± 13.2% (для почв торфяника БТ1 32.2 ± 13.7%, для почв БТ2 39.9 ± 10.1%). Глубина залегания ММП, незначительно различаясь между торфяниками (различие средних 0.22 м), располагалась в среднем на 0.71 ± 0.28 м. Почвы торфяников имели схожую температуру, составляющую в среднем 7.6 ± 2.9°C. Таким образом, параметры исследованных бугристых торфяников имеют схожие значения, поэтому для детальных исследований и экспериментальных работ был выбран торфяник БТ1.

При детальном рассмотрении установлено, что глубина протаивания почв в пределах торфяника БТ1 в среднем составила 0.66 ± 0.25 м, принимая минимальные значения в его верхней части, а максимальные в краевой части. Многолетние наблюдения за температурой почвы на этом торфянике показали, что в среднем она составляла 8.4 ± 2.7°C, варьируя в зависимости от года наблюдений от 6.8 ± 2.6 до 10.0 ± 2.5°C. В 2021 г. минимальные значения температуры почвы (2.2°C) были приурочены к пологой верхней части торфяника, затем температура почвы быстро повышалась на склонах и на переходе к ложбине достигала максимальных значений (16.2°C). В целом, заметна приуроченность минимальной температуры почвы и глубины протаивания к его северной пологой части (рис. 3).

Рис. 3.

Пространственное распределение глубины протаивания (а), температуры (b), влажности (c), эмиссии СО2 (d) почвы торфяника БТ1 в 2021 г. (красным овалом обозначена граница плоскобугристого торфяника).

Влажность почв составляла в среднем 32.2 ± 13.2%, варьируя в зависимости от года наблюдений от 28.7 ± 11.4 до 37.4 ± 10.9%. Наиболее сухой оказалась верхняя центральная часть торфяника с влажностью 15–25% и ниже, по мере приближения к ложбине влажность постепенно увеличивалась до максимальных значений (50–60%).

Дыхание почв различных экосистем торфяно-болотного комплекса. В среднем за весь период наблюдений эмиссия CO2 почвами ложбины составила 199.1 ± 90.1 мг CO2 м–2 ч–1. При этом она сильно варьировала в зависимости от года наблюдений от 120.6 ± 46.1 до 230.6 ± 87.4 мг CO2 м–2 ч–1 (рис. 4).

Рис. 4.

Динамика эмиссии СО2 почвами торфяников (БТ1 и БТ2) и ложбины (а), экспериментальных участков торфяника БТ1 (b), экспериментальных участков “трансплантация”: увлажнение (c), осушение (d) в зависимости от года наблюдений.

Дыхание почв обоих торфяников (БТ1 и БТ2) значимо не различалось за весь период наблюдений. Эмиссия СО2 из почвы торфяника БТ1 в среднем составляла 177.6 ± 79.4 мг CO2 м–2 ч–1 и варьировала по годам от 146.1 ± 52.4 до 209.5 ± ± 96.7 мг CO2 м–2 ч–1. Эмиссия СО2 из почвы торфяника БТ2 в среднем составила 190.9 ± ± 94.8 мг CO2 м–2 ч–1 и варьировала от 101.2 ± 45.0 до 211.5 ± 99.0 мг CO2 м–2 ч–1.

При детальном исследовании пространственного варьирования эмиссии СО2 из почв торфяника БТ1 установлено, что максимум эмиссии СО2 (200–270 мг CO2 м–2 ч–1) приурочен к центральной части торфяника, а также к краевой части торфяника на границе с ложбиной.

В гидроморфной экосистеме ложбины была измерена концентрация СО2 и СН4 по профилю торфяной олиготрофной почвы. Установлено, что концентрация СО2 в профиле с глубиной увеличивается почти в 10 раз, составляя для глубины 0 см – 2.3 ± 1.5%, 25 см – 14.2 ± 5.6%, 50 см – 22.0 ± 8.4%. Профильное распределение метана характеризуется, существенно меньшими (более чем в 8 раз) концентрациями в приповерхностных горизонтах, чем в нижних слоях: 0 см – 0.5 ± 0.3%, 25 см – 4.4 ± 1.1%, 50 см – 4.5 ± 1.1%. Эмиссия СН4 при этом принимала невысокие значения (2.0 ± 1.5 мг CH4 м–2 ч–1).

Дыхание почв участков плоскобугристого торфяника БТ1 с разной влажностью. Влажность почв экспериментальных участков торфяника БТ1: сухой (С), влажный (В), мокрый (М) – достоверно отличалась друг от друга все годы исследований, незначительно варьируя по годам, и в среднем составляла 22.7 ± 6.9, 38.9 ± 3.1, 51.0 ± 4.4% соответственно. При этом температура почв экспериментальных участков в период наблюдений достоверно не отличалась и в среднем составляла 7.2 ± 2.2°C. Это позволило оценить вклад именно влажности в эмиссию СО2 почвами.

В среднем за весь период наблюдений эмиссия СО2 составляла для почвы участка С – 158.2 ± 94.7, участка В – 164.4 ± 85.8, участка М – 159.7 ± ± 57.3 мг CO2 м–2 ч–1.

В зависимости от года наблюдений средние значения эмиссии СО2 почвы участка С варьировали от 99.9 ± 38.8 до 234.0 ± 82.4 мг CO2 м–2 ч–1, участка В от 142.0 ± 30.9 до 220.7 ± 105.2 мг CO2 м–2 ч–1, участка М от 146.9 ± 40.1 до 234.2 ± 77.2 мг CO2 м–2 ч–1. Наибольшей амплитудой от 21.4 до 459.5 мг CO2 м–2 ч–1 характеризовался участок с наименьшей влажностью – С.

Дыхание почв на участках манипуляционного эксперимента “трансплантация”. Проведенный эксперимент существенно изменил влажность экспериментальных почв. Влажность почвы, пересаженной в ложбину (вариант увлажнение), увеличилась более чем в 2 раза в первые же дни эксперимента и составляла в среднем 54.0 ± 7.2, варьируя от 46.2 ± 1.7 до 60.0 ± 7.1% в зависимости от года наблюдений. На контрольных участках, расположенных на торфянике, влажность почвы составляла 25.22 ± 6.96 и изменялась в пределах от 22.6 ± 8.6 до 27.9 ± 6.3%. Температура увлажненных почв составляла 12.9 ± 1.7°C и варьировала незначительно, примерно соответствуя температуре на контрольном участке 10.9 ± 1.8°C.

К концу четвертого года эксперимента дыхание увлажненных почв составляло 163.0 ± ± 54.7 мг CO2 м–2 ч–1, практически не отличаясь от эмиссии на контрольном, не пересаженном участке – 178.0 ± 74.7 мг CO2 м–2 ч–1. Подобная тенденция прослеживалась во все годы наблюдений, эмиссия СО2 увлажненных почв варьировала в зависимости от года наблюдений от 139.8 ± 36.3 до 192.8 ± 71.2 мг CO2 м–2 ч–1, а на контрольном участке от 158.5 ± 47.8 до 231.9 ± 102.0 мг CO2 м–2 ч–1.

Влажность почв, пересаженных на сухой участок торфяника (вариант осушение), также изменилась и стала значительно меньше (в среднем 22.9 ± 8.0%), варьируя от 16.5 ± 2.9 до 29.9 ± 8.0% в различные годы наблюдений. На контрольных участках, расположенных в ложбине, влажность составляла в среднем 55.9 ± 2.1% и изменялась в пределах от 54.6 ± 0.8 до 59.3 ± 1.2% в зависимости от года наблюдений. При этом температура осушенных почв варьировала незначительно и составляла в среднем 11.5 ± 2.2°C, примерно соответствуя температуре почв на контрольных участках 14.3 ± 2.2°C.

Эмиссия СО2 осушенных почв в целом составила 183.0 ± 72.9 мг CO2 м–2 ч–1, тогда как для контрольных участков была выше, в среднем 202.4 ± ± 81.1 мг CO2 м–2 ч–1. В зависимости от года наблюдений эмиссия СО2 варьировала от 152.0 ± 33.9 до 197.8 ± 119.8 мг CO2 м–2 ч–1 на осушенном участке и от 135.5 ± 44.3 до 228.5 ± 71.1 мг CO2 м–2 ч–1 на контрольном. И в данном типе эксперимента между осушенным и контрольным участком не наблюдалось достоверных различий ни в один из годов наблюдений.

ОБСУЖДЕНИЕ

Исследованный торфяно-болотный комплекс характеризуется высокой неоднородностью гидротермических условий и широким варьированием свойств торфяных почв. Одной из основных причин, приводящих к значительным отличиям в параметрах функционирования экосистем, является наличие ММП и активное течение криогенных процессов. Влияние мерзлоты и процессов криогенного пучения приводит к формированию таких специфических ландшафтов, как бугристые торфяники. При этом непосредственный эффект близкого залегания ММП сказывается на температуре и влажности почв, существенно (в 1.5 раза) снижая их. Установленные различия сохранялись в течение всего периода наблюдений и характеризовали особенности развития ландшафтов данного криогенного торфяно-болотного комплекса. Помимо непосредственного влияния неравномерное залегание ММП обусловливает значительное увеличение неоднородности пространственного распределения параметров функционирования в условиях бугристых торфяников, резко увеличивая вариабельность исследованных свойств почв (коэффициенты варьирования (КВ) 20–40% и выше). Даже в пределах одного бугристого торфяника влажность может варьировать, достигая широкой амплитуды в 50% (от 11 до 61%), а температура почвы изменяться на 10°C и более (от 2.2 до 16.2°C). При этом за весь период исследований почвы ложбины характеризовались низкой пространственной вариабельностью влажности (КВ 4%) и температуры почвы (КВ 17%).

Однако эмиссия СО2, являясь интегральным показателем дыхания почв, во многом зависящим от гидротермических условий, оказалась примерно схожей в обеих экосистемах, достоверных отличий не установлено ни в один из годов наблюдений. Почвы исследованного торфяно-болотного комплекса характеризовались типичными для северных территорий значениями эмиссии СО2 [1, 9, 34, 43]. Эмиссия СО2 характеризовалась большой амплитудой значений и высокими коэффициентами вариации (рис. 5). При сильном варьировании этого показателя (КВ от 20 до 60%) средние значения эмиссии СО2 почвами переувлажненных ложбин (199.0 ± 90.1 мг CO2 м–2 ч–1) и бугристых торфяников (182.1 ± 85.1 мг CO2 м–2 ч–1) оказались примерно одинаковыми.

Рис. 5.

Зависимость эмиссии СО2 почвами торфяников (среднее для БТ1 и БТ2) и ложбины от влажности (а, c) и температуры почв (b, d) за весь период исследований.

Для выяснения причин отсутствия различий эмиссии CO2 между экосистемами проведен детальный анализ связи этого параметра с гидротермическими условиями, как за весь период наблюдений, так и отдельно по годам. Выявлен сложный, неоднозначный, а иногда и разнонаправленный характер связи эмиссии СО2 с температурой и влажностью почв.

В целом за весь период исследований достоверная связь динамики СО2 с влажностью почв не отмечена, а с температурой почв установлена для обоих торфяников. Анализ данных отдельно по каждому году наблюдений показал слабую достоверную связь эмиссии СО2 с влажностью почв торфяников (БТ1 + БТ2) только в 2020 и 2021 г., при этом она могла быть как положительной, так и отрицательной (табл. 1).

Таблица 1.  

Оценка связи эмиссии СО2 и параметров функционирования почв экспериментальных участков (приведены годы, в которые получены значимые отличия)

Участок Период измерений Влажность почвы Температура почвы R2 n
b* p b* p
Ложбина Все годы –0.04 0.52 0.18 0.01 0.04 202
2018 –0.43 0.02 0.09 0.60 0.19 31
2021 0.23 0.15 0.42 0.01 0.21 35
Бугристый торфяник (БТ1 + БТ2) Все годы 0.02 0.62 0.12 0.01 0.02 493
2018 0.16 0.14 0.47 0.00004 0.16 104
2020 –0.35 0.001 0.16 0.12 0.12 98
2021 0.28 0.003 0.01 0.88 0.08 119
Экспериментальный участок торфяника БТ1 с разной влажностью Все годы 0.02 0.80 0.16 0.05 0.03 186
2018 0.47 0.0005 0.16 0.21 0.21 55
2019 –0.10 0.61 0.45 0.03 0.16 34
2020 –0.66 0.001 0.29 0.14 0.23 54
2021 0.57 0.01 –0.45 0.05 0.15 43
Трансплантация:
увлажнение
Все годы –0.23 0.01 0.17 0.06 0.04 153
2020 –0.95 0.000000002 0.77 0.00000008 0.77 30
2021 –0.21 0.19 0.41 0.02 0.12 50
Трансплантация:
осушение
Все годы –0.05 0.47 0.32 0.000004 0.09 250
2018 –0.26 0.09 0.35 0.02 0.24 39
2021 –0.13 0.42 0.39 0.02 0.11 50

Примечание. b* – коэффициент, показывающий вклад параметра функционирования в эмиссию СО2, p (0.05) – уровень значимости, R2 – коэффициент детерминации, n – объем выборки. Полужирным шрифтом обозначены параметры, соответствующие уровню значимости p < 0.05. Использована множественная линейная регрессия без свободного члена.

В почвах ложбины за весь период наблюдений эмиссия СО2 коррелировала только с температурой. Вероятно, это можно объяснить стабильно высокими значениями влажности почв ложбины, слабо меняющимися как в течение года, так и между годами, а также вкладом дополнительных факторов, увеличивающих эмиссию с поверхности почв ложбин. Это подтверждается данными о повышенной эмиссии СО2 непосредственно вдоль границ экосистем, при переходе от торфяников к ложбине [17]. Вероятно, данный факт обусловлен физическим процессом латерального привноса по поверхности мерзлоты дополнительного СО2, растворенного в почвенных водах торфяников в почвы краевых частей ложбин [38].

Таким образом, несмотря на периодическое наличие слабой связи эмиссии СО2 и влажности и температуры почв, экосистемы с резко различающимися гидротермическими параметрами оказались примерно одинаковы по эмиссионному потоку СО2, что говорит о вкладе дополнительных факторов в его динамику.

Результаты работ, проведенных на экспериментальных участках торфяника БТ1 с почвами разной влажности, показали отсутствие достоверных отличий эмиссии СО2 между участками. Это свидетельствует как о значимом влиянии дополнительных факторов (перераспределение СО2 по поверхности мерзлоты), так и о возможно широкой зоне оптимума влажности для активности микробиоты в условиях торфяных почв. Анализ связей эмиссии СО2 с гидротермическими показателями на данном экспериментальном участке по годам показал достоверную связь с влажностью, при этом если в 2018 и 2021 гг. установлена положительная связь, то в 2020 г. – отрицательная. С температурой также обнаружена разнонаправленная связь: в 2018 г. положительная, в 2021 г. отрицательная. Схожие результаты были получены и в манипуляционном эксперименте по трансплантации. В целом большие величины эмиссии СО2 были характерны для осушенных вариантов. Однако достоверных изменений в эмиссии СО2 почвами не произошло ни в варианте увлажнение, ни в варианте осушение.

Как увеличение, так и уменьшение влажности в условиях эксперимента не привело к значимому отклику дыхания почв ни в краткосрочной, ни в долгосрочной перспективе. В случае с осушением это может быть связано как с тем, что почва не высохла до предела минимальной влажности, ингибирующей активность микробиоты (нижний предел оптимума), так и с трудноминерализуемым субстратом олиготрофного торфа (сфагнум) [8]. В случае с увлажнением высокая влажность не оказала угнетающего влияния на микробиоту. Необходимо отметить методические проблемы измерения эмиссии на переувлажненных участках: дополнительный привнос растворенного CO2 c торфяников, возможное завышение значений из-за нарушений (выдавливания) при проведении измерений на переувлажненном участке при отборе проб газов. Определенную сложность представляет и выбор контрольных участков в обеих экосистемах из-за высокой неоднородности свойств почв. Некоторые исследователи указывали также на существование еще ряда специфических вариантов сложной взаимосвязи эмиссии СО2 и влажности почв, например, экосистемное дыхание может быть низким при большей влажности почвы и низких запасах углерода, но значительно больше при высоких запасах углерода [41]. Помимо этого, влажность почвы может влиять на первичную продуктивность растений, усиливая или ослабляя ее, что в свою очередь изменяет углеродный баланс [19, 32].

Таким образом, в условиях полевых экспериментов показано наличие слабых, зачастую разнонаправленных связей эмиссии СО2 и влажности и температуры почв. При этом эффект изменения влажности на динамику эмиссии СО2 почвами исследованного торфяно-болотного комплекса часто не фиксируется из-за наличия большого количества дополнительных факторов. Отсутствие достоверных отличий в эмиссии СО2 почв, существенно различных по влажности, по нашему мнению, может быть связано с рядом причин. Безусловный вклад в динамику дыхания почв бугристого торфяника оказало близкое залегание мерзлоты. Во-первых, занижая эмиссию СО2 за счет уменьшения активности микробиоты из-за более низких температур почв (на 5–10°C ниже, чем в почвах ложбины). Проведенный перерасчет эмиссии СО2 почвами торфяника с учетом полученного в предыдущих работах коэффициента Q10 не выявил значительного изменения полученных закономерностей [12]. Во-вторых, поверхность ММП может являться фактором, привносящим неоднородность в перераспределение потоков СО2 в профиле почв. Являясь водо- и газоупором, она препятствует нисходящему стоку и обусловливает преобладание латерального переноса растворенного в почвенном растворе СО2 из почв приподнятого бугристого торфяника в почвы ложбин. Далее, вливаясь в теплые воды (температура 10–15°С) ложбины, привнесенный холодными водами (температура 1–3°С) торфяника СО2 дегазируется за счет снижения его растворимости, завышая эмиссию СО2 почвами ложбин [36]. Большую неопределенность и завышение эмиссии СО2 может привносить в почвах ложбин и метанотрофный фильтр [4, 28, 33]. На исследованных переувлажненных участках ложбин наблюдаемое снижение концентрации метана по мере приближения к поверхности торфяной олиготрофной почвы, а также невысокие величины эмиссии СН4 с ее поверхности, возможно, указывают не только на высокую насыщенность кислородом вод ложбины, но и на активную роль именно метанотрофного барьера. Не меньшее значение имеет факт, что все еще точно не определен оптимальный интервал влажности для активности микробиоты торфяных почв, вклад которой в эмиссию СО2 может составлять до 80–90% [6, 10]. Рядом исследователей констатируется широкий размах оптимума влажности и, соответственно, существенное уменьшение гетеротрофного дыхания в образцах почв лишь при высоких или низких величинах влажности [22, 25, 31]. Так, для почв тундровых экосистем отмечается оптимум влажности для дыхания почв в диапазоне от 20 до 50% объемной влажности [9]. В этом случае на исследованных участках ни низкие значения влажности почв торфяника, ни высокие значения влажности почв ложбины, возможно, не выходят за рамки этого оптимума.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В полевых условиях из-за высокой неоднородности исследуемых экосистем сложно получить однозначный и четкий отклик торфяных почв на изменение влажности. Схожесть величин эмиссии СО2 между экосистемами, значительно отличающимися по режиму увлажнения, свидетельствует о высокой буферности исследованных экосистем торфяно-болотного комплекса к изменениям параметров функционирования, в том числе за счет активизации разнонаправленных механизмов, выравнивающих последствия различного рода изменений и сглаживающих различия. Безусловным усложняющим, возможно, и определяющим фактором является наличие близко залегающей многолетней мерзлоты, являющейся водо- и газоупором и перераспределяющим внутрипрофильные потоки веществ и газов в исследованных почвах. Очевидно, что физические процессы перераспределения потоков оказывают в исследуемых экосистемах не меньшее влияние на эмиссию СО2, чем непосредственная его продукция торфяными почвами. При этом продукция СО2 исследованными почвами характеризуется широким диапазоном влажности, при котором не происходит заметного ее изменения. Организованные эксперименты проводились, вероятно, в оптимальном интервале влажности, с чем и связано отсутствие значимых различий в эмиссии СО2 как между экосистемами, так и экспериментальными участками с разной влажностью. Существенный вклад могут оказывать и другие механизмы, такие как метанотрофный фильтр, неоднородность почвенных свойств и прочее. Полученные результаты позволяют констатировать то, что в результате деградации или аградации мерзлоты, всплеск и значительные изменения в эмиссии СО2 торфяными почвами исследованного региона маловероятны.

Таким образом, при исследовании криогенных почв заболоченных ландшафтов необходимо, помимо собственно биогенных источников, учитывать дополнительные факторы, часто физического характера, меняющие баланс потоков и эмиссию СО2. Опыт проведения манипуляционных экспериментов показал хорошую применимость метода трансплантации в целях изучения отклика почв на изменение параметров функционирования.

Список литературы

  1. Бобрик А.А., Рыжова И.М., Гончарова О.Ю., Матышак Г.В., Макаров М.И., Волкер Д.А. Эмиссия СО2 и запасы органического углерода в почвах северотаежных экосистем Западной Сибири в различных геокриологических условиях // Почвоведение. 2018. № 6. С. 674–682. https://doi.org/10.1134/S1064229318060042

  2. Васильевская В.Д., Иванов В.В., Богатырев Л.Г. Почвы севера Западной Сибири. М.: Изд-во МГУ, 1986. 273 с.

  3. Васильчук Ю.К., Васильчук А.К., Буданцева Н.А., Чижова Ю.Н. Выпуклые бугры пучения многолетнемерзлых торфяных массивов. М.: Изд-во МГУ, 2008. 571 с.

  4. Глаголев М.В., Коцюрбенко О.Р., Сабреков А.Ф., Литти Ю.В., Терентьева И.Е. Обзор методов определения микробной продукции и эмиссии метана в почвах // Микробиология. 2021. Т. 90. № 1. С. 3–23. https://doi.org/10.1134/S0026261721010057

  5. Глаголев М.В., Сабреков А.Ф., Казанцев В.С. Физикохимия и биология торфа. Методы измерения газообмена на границе почва–атмосфера. Томск: Изд-во ТГПУ, 2010. 104 с.

  6. Гончарова О.Ю., Матышак Г.В., Бобрик А.А., Тимофеева М.В., Сефилян А.Р. Оценка вклада корневого и микробного дыхания в общий поток СО2 из торфяных почв и подзолов севера Западной Сибири методом интеграции компонентов // Почвоведение. 2019. № 2. С. 234–245. https://doi.org/10.1134/S1064229319020054

  7. Дмитриев Е.А. Математическая статистика в почвоведении. М.: Изд-во МГУ, 1995. 320 с.

  8. Добровольская Т.Г., Головченко А.В., Звягинцев Д.Г., Инишева Л.И., Кураков А.В., Смагин А.В., Зенова Г.М. и др. Функционирование микробных комплексов верховых торфяников-анализ причин медленной деструкции торфа. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2013. 128 с.

  9. Карелин Д.В., Замолодчиков Д.Г. Углеродный обмен в криогенных экосистемах. М.: Наука, 2008. 342 с.

  10. Кузяков Я.В., Ларионова А.А. Вклад ризомикробного и корневого дыхания в эмиссию СО2 из почвы (обзор) // Почвоведение. 2006. № 7. С. 842–854. https://doi.org/10.1134/S106422930607009X

  11. Матышак Г.В., Богатырев Л.Г., Гончарова О.Ю., Бобрик А.А. Особенности развития почв гидроморфных экосистем северной тайги Западной Сибири в условиях криогенеза // Почвоведение. 2017. № 10. С. 1155–1164. https://doi.org/10.1134/S1064229317100064

  12. Матышак Г.В., Тархов М.О., Рыжова И.М., Гончарова О.Ю., Сефилян А.Р., Чуванов С.В., Петров Д.Г. Оценка температурной чувствительности эмиссии СО2 с поверхности торфяных почв севера Западной Сибири методом трансплантации почвенных монолитов // Почвоведение. 2021. № 7. С. 815–826. https://doi.org/10.1134/S1064229321070103

  13. Мельников Е.С., Тагунова Л.Н., Лазарева Н.А., Москаленко Н.Г. Ландшафты криолитозоны Западно-Сибирской газоносной провинции. Новосибирск: Наука, Сибирское отд., 1983. 165 с.

  14. Москаленко Н.Г. Изменения криогенных ландшафтов северной тайги Западной Сибири в условиях меняющегося климата и техногенеза // Криосфера Земли. 2012. Т. 16. № 2. С. 38–42.

  15. Пономарева О.Е., Гравис А.Г., Бердников Н.М. Современная динамика бугров пучения и плоскобугристых торфяников в северной тайге Западной Сибири (на примере Надымского стационара) // Криосфера земли. 2012. Т. 16. № 4. С. 21–30.

  16. Смагин А.В. Газовая фаза почв. М.: Издательство Московского государственного университета, 2005. 301 с.

  17. Тимофеева М.В., Гончарова О.Ю., Матышак Г.В., Чуванов С.В. Потоки углерода в экосистеме торфяно-болотного комплекса криолитозоны Западной Сибири // Геосферные исследования. 2022. № 3. С. 109–125. https://doi.org/10.17223/25421379/24/7

  18. Шишов Л.Л., Тонконогов В.Д., Лебедева И.И., Герасимова М.И. Классификация и диагностика почв России. Смоленск: Ойкумена, 2004. 342 с.

  19. Chivers M.R., Turetsky M.R., Waddington J.M., Harden J.W., McGuire A.D. Effects of Experimental Water Table and Temperature Manipulations on Ecosystem CO2 Fluxes in an Alaskan Rich Fen // Ecosystems. 2009. V. 12. P. 1329–1342. https://doi.org/10.1007/s10021-009-9292-y

  20. Fallon P., Jones C.D., Ades M., Paul K. Direct soil moisture controls of future global soil carbon changes: An important source of uncertainty // Global Biogeochemical Cycles. 2011. V. 25. https://doi.org/10.1029/2010GB003938

  21. Glagolev M., Kleptsova I., Filippov I., Maksyutov S., Machida T. Regional methane emission from West Siberia mire landscapes // Environ. Res. Lett. 2011. V. 6. P. 045214. https://doi.org/10.1088/1748-9326/6/4/045214

  22. Gritsch C., Zimmermann M., Zechmeister–Boltenstern S. Interdependencies between temperature and moisture sensitivities of CO2 emissions in European land ecosystems // Biogeosciences. 2015. V. 12. P. 5981–5993. https://doi.org/10.5194/bgd-12-4433-2015

  23. Halbedel S., Koschorreck M. Regulation of CO2 emissions from temperate streams and reservoirs // Biogeosciences. 2013. V. 10. Р. 7539–7551. https://doi.org/10.5194/bg-10-7539-2013

  24. Hicks Pries C., Schuur E.A., Vogel J., Natali S. Moisture drives surface decomposition in thawing tundra // J. Geophys. Res.: Biogeosciences. 2013. V. 118. P. 1133–1143. https://doi.org/10.1002/jgrg.20089

  25. Howard D., Howard P.J. Relationships between CO2 evolution, moisture content and temperature for a range of soil types // Soil Biol. Biochem. 1993. V. 25. P. 1537–1546. https://doi.org/10.1016/0038-0717(93)90008-Y

  26. Hugelius G., Strauss J., Zubrzycki S., Harden J.W., Schuur E.A.G., Ping C.-L., Schirrmeister L. et al. Estimated stocks of circumpolar permafrost carbon with quantified uncertainty ranges and identified data gaps // Biogeosciences. 2014. V. 11. P. 6573–6593. https://doi.org/10.5194/bg-11-6573-2014

  27. Kirpotin S., Polishchuk Y., Bryksina N., Sugaipova A., Kouraev A., Zakharova E., Pokrovsky O.S. et al. West Siberian palsa peatlands: distribution, typology, cyclic development, present day climate-driven changes, seasonal hydrology, and impact on CO2 cycle // Int. J. Environ. Studies. 2011. V. 68. P. 603–623. https://doi.org/10.1080/00207233.2011.593901

  28. Lai D.Y.F. Methane Dynamics in Northern Peatlands: A Review // Pedosphere. 2009. V. 19. P. 409–421. https://doi.org/10.1016/S1002-0160(09)00003-4

  29. Lai D.Y.F., Roulet N.T., Humphreys E.R., Moore T.R., Dalva M. The effect of atmospheric turbulence and chamber deployment period on autochamber CO2 and CH4 flux measurements in an ombrotrophic peatland // Biogeosciences. 2012. V. 9. P. 3305–3322. https://doi.org/10.5194/bg-9-3305-2012

  30. Lawrence D.M., Koven C.D., Swenson S.C., Riley W.J., Slater A.G. Permafrost thaw and resulting soil moisture changes regulate projected high-latitude CO2 and CH4 emissions // Environ. Res. Lett. 2015. V. 10. P. 094011. https://doi.org/10.1088/1748-9326/10/9/094011

  31. Moyano F.E., Vasilyeva N., Bouckaert L., Cook F., Craine J., Curiel Yuste J., Don A. et al. The moisture response of soil heterotrophic respiration: interaction with soil properties // Biogeosciences. 2012. V. 9. P. 1173–1182. https://doi.org/10.5194/bg-9-1173-2012

  32. Natali S.M., Schuur E.A.G., Mauritz M., Schade J.D., Celis G., Crummer K.G., Johnston C. et al. Permafrost thaw and soil moisture driving CO2 and CH4 release from upland tundra // J. Geophys. Res.: Biogeosciences. 2015. V. 120. P. 525–537. https://doi.org/10.1002/2014JG002872

  33. Nielsen C.S., Hasselquist N.J., Nilsson M.B., Öquist M., Järveoja J., Peichl M.A. Novel Approach for High-Frequency in-situ Quantification of Methane Oxidation in Peatlands // Soil Systems. 2018. V. 3. P. 4. https://doi.org/10.3390/soilsystems3010004

  34. Nykänen H., Heikkinen J.E.P., Pirinen L., Tiilikainen K., Martikainen P.J. Annual CO2 exchange and CH4 fluxes on a subarctic palsa mire during climatically different years // Global Biogeochemical Cycle. 2003. V. 17. P. 1. https://doi.org/10.1029/2002GB001861

  35. O’Donnell J.A., Torre Jorgenson M., Harden J.W., McGuire A.D., Kanevskiy M.Z., Wickland K.P. The Effects of Permafrost Thaw on Soil Hydrologic, Thermal, and Carbon Dynamics in an Alaskan Peatland // Ecosystems. 2012. V. 15. P. 213–229. https://doi.org/10.1007/s10021-011-9504-0

  36. Olefeldt D., Roulet N.T. Effects of permafrost and hydrology on the composition and transport of dissolved organic carbon in a subarctic peatland complex // J. Geophysical Res.: Biogeosciences. 2012. V. 117. P. G01005. https://doi.org/10.1029/2011JG001819

  37. Olvmo M., Holmer B., Thorsson S., Reese H., Lindberg F. Sub-arctic palsa degradation and the role of climatic drivers in the largest coherent palsa mire complex in Sweden (Vissátvuopmi), 1955–2016 // Scientific Rep. 2020. V. 10. P. 8937. https://doi.org/10.1038/s41598-020-65719-1

  38. Rey A. Mind the gap: non-biological processes contributing to soil CO2 efflux // Global Change Biology. 2015. V. 21. P. 1752–1761. https://doi.org/10.1111/gcb.12821

  39. Schaefer K., Zhang T., Bruhwiler L., Barrett A.P. Amount, and timing of permafrost carbon release in response to climate warming // Tellus B: Chemical and Physical Meteorology. 2011. V. 63. P. 165–180. https://doi.org/10.1111/j.1600-0889.2011.00527.x

  40. Schuur E.A., McGuire A.D., Schädel C., Grosse G., Harden J.W., Hayes D.J., Hugelius G. et al. Climate change and the permafrost carbon feedback // Nature. 2015. V. 520. P. 171–179. https://doi.org/10.1038/nature14338

  41. Sjögersten S., Wal R., Woodin S.J. Small-scale hydrological variation determines landscape CO2 fluxes in the high Arctic // Biogeochemistry. 2006. V. 80. P. 205–216. https://doi.org/10.1007/s10533-006-9018-6

  42. Tarnocai C., Canadell J.G., Schuur E.A.G., Kuhry P., Mazhitova G., Zimov S. Soil organic carbon pools in the northern circumpolar permafrost region // Global Biogeochemical Cycles. 2009. V. 23. P. GB2023. https://doi.org/10.1029/2008GB003327

  43. Voigt C., Lamprecht R.E., Marushchak M.E., Lind S.E., Novakovskiy A., Aurela M., Martikainen P.J., Biasi C. Warming of subarctic tundra increases emissions of all three important greenhouse gases – carbon dioxide, methane, and nitrous oxide // Global Change Biology. 2017. V. 23. P. 3121–3138. https://doi.org/10.1111/gcb.13563

  44. Voigt C., Marushchak M.E., Mastepanov M., Lamprecht R.E., Christensen T.R., Dorodnikov M., Jackowicz–Korczyński M., Lindgren A., Lohila A., Nykänen H., Oinonen M., Oksanen T., Palonen V., Treat C.C., Martikainen P.J., Biasi C. Ecosystem carbon response of an Arctic peatland to simulated permafrost thaw // Global Change Biology. 2019. V. 25. P. 1746–1764. https://doi.org/10.1111/gcb.14574

  45. IUSS Working Group WRB 2015. World Reference Base for Soil Resources 2014, update 2015 International soil classification system for naming soils and creating legends for soil maps. World Soil Resources Reports No. 106. FAO, Rome. 2015. P. 192.

  46. IPCC, 2013: Climate Change 2013: The Physical Science Basis. Contribution of Working Group I to the Fifth Assessment Report of the Intergovernmental Panel on Climate Change. Cambridge: Cambridge University Press, P. 1535.

Дополнительные материалы отсутствуют.