Почвоведение, 2022, № 9, стр. 1126-1138

Мониторинг продуцирования парниковых газов на ландшафтном профиле Васюганского болота (Западная Сибирь)

Л. И. Инишева a*, А. В. Головченко b

a Томский государственный педагогический университет
634061 Томск, ул. Киевская, 60, Россия

b МГУ им. М.В. Ломоносова
119991 Москва, Ленинские горы, 1, Россия

* E-mail: inisheva@mail.ru

Поступила в редакцию 28.01.2022
После доработки 11.03.2022
Принята к публикации 30.03.2022

Полный текст (PDF)

Аннотация

Проанализирована многолетняя динамика параметров парниковых газов в ландшафтном профиле (ЛП) Васюганского болота, расположенного в южно-таежной зоне Западной Сибири. Автономная часть ЛП представлена осоково-сфагновой топью, транзитная часть – кустарничково-травяно-сфагновым фитоценозом с низкой сосной, аккумулятивная часть – кустарничково-травяно-сфагновым фитоценозом с высокой сосной. Торфяная залежь в пределах автономной и транзитной частей ЛП достигает мощности 3, аккумулятивной – 1 м. Концентрацию парниковых газов определяли “peepers”-методом, эмиссию – камерным методом. Установлено, что в разных климатических условиях концентрация СО2 в торфяных залежах ЛП изменялась в пределах от 0.01 до 4.2 ммоль/дм3, концентрация СН4 – от 0.01 до 2.19 ммоль/дм3. На фоне неравномерного распределения СО2 и СН4 в торфяных залежах выявлено увеличение их концентрации и уменьшение амплитуды колебаний с глубиной. Установлено достоверное влияние ботанического состава торфов на внутризалежную активность образования исследуемых газов. Временнýю изменчивость концентрации парниковых газов в верхнем метровом слое залежей ЛП в большей степени определяли погодные условия месяца: высокие значения концентрации СО2 чаще регистрировали в июле, СН4 – в мае и сентябре. Эмиссия СО2 в торфяных залежах ЛП на протяжении восьмилетнего периода варьировала от 3.9 до 160.3 мг СО2/(м2 ч), потоки – от 17 до 120.5 г С /(м2 год); эмиссия СH4 – от –3.0 до 10.7 мг СН4/(м2 ч), потоки – от 0.5 до 6.7 г С/(м2 год). На всех пунктах ЛП отмечали максимальные значения потоков углерода СО2 и минимальные значения потоков углерода СH4 в сухой год с гидротермическим коэффициентом (ГТК) 0.9. Потоки углерода СH4, независимо от ГТК лет, последовательно возрастали от аккумулятивной к транзитной и далее к автономной частям ЛП.

Ключевые слова: Томская область, стационарные исследования, верховые торфяники, торфяная залежь, концентрация CO2, CH4, эмиссия

ВВЕДЕНИЕ

Проблема круговорота углерода относится к одной из самых приоритетных в учении о биосфере. Закономерности распределения углерода в земной коре показывают, что существуют две главные группы его нахождения: карбонатные и органические соединения. Их количественное соотношение является важным показателем, который характеризует “лимит роста” живого вещества на разных этапах геологической истории, который закономерно уменьшается на протяжении последних 1.6 × 109 лет. Согласно В.В. Добровольскому [5], продуктивность растительности Мировой суши до ее нарушения человеком составляла 80 × 109 т и сократилась до 60 × × 109 т углерода в современный период. В настоящее время наблюдается увеличение содержания парниковых газов в атмосфере, обусловленное, в основном, нарушением баланса углерода в биосфере [6, 33]. Около половины СО2, поступающего в атмосферу в результате индустриальных выбросов, связывается наземными экосистемами [10, 30]. Поглощение углерода из атмосферы наземными экосистемами может компенсировать выбросы [2, 27, 31, 39].

Исследования эмиссии парниковых газов [9, 11, 12, 14, 33] показывают, что для оценки отклика экосистем на изменение климата в глобальном масштабе необходимы факторы пространственной вариации, отражающие их топографию, свойства и режимы.

Болота, депонируя углерод атмосферы в виде торфяных залежей, исключают его из дальнейшего круговорота. Занимая значительные площади, они являются крупнейшим резервуаром углерода органического вещества (ОВ). По последним данным, площадь болот мира оценивается в 6.41 × 106 км2, запасы углерода в торфяных залежах достигают 234–252 × 109 т [32]. В России площадь болот – 1.39 × 106 км2, содержание в них углерода – 100.93 × 109 т [4]. Ежегодный прирост торфа обеспечивает связывание до 60 × 106 т углерода. Болота в отличие от других природных экосистем имеют полностью органогенный профиль до минеральной породы и, согласно [29], углеродный обмен в них осуществляется между жидкой фазой, газовой фазой и торфом, что и предопределяет их взаимовлияние. Структура в торфяной залежи формируется ботаническим составом, степенью разложения, химическим составом среды [13], а также соотношением продуктов распада и неразложившейся части растений. Высокая динамичность концентрации образующихся парниковых газов в торфяной залежи и процессов их эмиссии требуют проведения многолетних стационарных наблюдений для учета сезонной и межгодовой внутризалежной вариабельности.

Цель работы – оценка пространственной, внутри залежной вариабельности и временной изменчивости концентрации парниковых газов в торфяных залежах и их эмиссии на олиготрофном болоте в разных климатических условиях.

ОБЪЕКТЫ И МЕТОДЫ

Исследования проводили в северо-восточной части Васюганского болота, расположенного в южно-таежной зоне Западной Сибири. Ландшафтный профиль (ЛП) заложен в пределах олиготрофного болота на малом заболоченном водосборе р. Ключ параллельно линиям стока и пересекает основные виды биогеоценозов по направлению к окраине болота. Профиль закреплен реперами, обоснован в плановом отношении, выполнена нивелировка поверхности, проведена нумерация пунктов исследования [7]. В данной работе исследования вели на пунктах 2, 3 и 5.

Пункт 2 (П2) расположен в аккумулятивной части ЛП (56°58′16.57″ N 82°36′08.11″ E) и находится на окраине верхового водораздельного массива. Растительность – кустарничково-травяно-сфагновый фитоценоз с высокой сосной. Микрорельеф представлен моховыми подушками и приствольными буграми высотой до 50 см, занимающими около 50% поверхности. Древесный ярус состоит из сосны (Pinus silvestris L.) с единичными растениями Pinus sybirica Mayr. и Betula pubescens Ehrh. Подрост представлен в основном сосной и единичными экземплярами кедра и березы. Кустарничковый ярус достигает высоты 50 см. Доминантами являются Ledum palustre L., Chamaedaphne calyculata L., довольно обильны брусника (Vaccinium vitis-idea, L.) и клюква (Oxycoccus microcarpus Turcz. ex Rupr.). Травяной покров включает Сагех globularis L., Eriophorum vaginatum L., Rubus chamaemorus L. Доминантами мохового покрова (96%) являются сфагновые мхи (Sphagnum angustifolium Jensen ex Russow). Торфяная залежь в пределах П2 имеет мощность 1 м. Верхний слой 0–25 см представлен олиготрофным сосново-пушицевым торфом со степенью разложения 35% и зольностью 5.8%. Затем до подстилающей минеральной породы идут слои древесно-пушицевого мезотрофного торфа со степенью разложения 55% и зольностью 6.8% (табл. 1).

Таблица 1.  

Характеристика торфяной залежи ландшафтного профиля

Глубина, см Вид, тип торфа Степень разложения торфа Зольность торфа
%
Аккумулятивная часть ЛП/П2
0–25 Сосново-пушицево-сфагновый, олиготрофный 35 5.8
25–100 Древесно-пушицевый, мезотрофный 55 6.8
Транзитная часть ЛП/П3
0–100 Фускум, олиготрофный 5 1.5
100–150 Медиум, олиготрофный 10 3.1
150–200 Осоковый мезотрофный 35 4.6
200–250 Осоковый, эвтрофный 45 4.6
250–300 Травяной, эвтрофный 40 6.2
Автономная часть ЛП/П5
0–50 Фускум, олиготрофный 5 2.3
50–100 Комплексный, олиготрофный 15 3.1
100–150 Осоково-сфагновый, мезотрофный 35 5.5
150–200 Осоковый, эвтрофный 50 5.8
200–250 Травяной, эвтрофный 50 9.2
250–300 Папоротниковый, эвтрофный 40 6.8

Пункт 3 (П3) расположен в транзитной части ЛП (56°58′23.02″ N 82°36′43.78″ E). Растительность – кустарничково-травяно-сфагновый фитоценоз с низкой сосной. Угнетенный древесный ярус состоит из Pinus sylvestris L. f. litwinowii Sukacz. Кустарничковый ярус, обильно развивающийся на микроповышениях, сложен Ledum palustre L., Chamaedaphne calyculata L., Andromeda polifolia L. и Vaccinium uliginosum L. На вершинах кочек растет клюква мелкоплодная (Oxycoccus microcarpus Turcz. ex Rupr.). Травяной ярус представлен куртинками Eriophorum vaginatum L., Rubus chamaemorus L. и Drosera rotundifolia L. В моховом покрове на повышениях доминирует Sphagnum fuscum Klinggr. (95%), на межкочковых понижениях встречаются Sph. angustifolium Jensen ex Russow и Sph. magellanicum Вrid. Торфяная залежь в пределах П3 достигает мощности 3 м. Верхний 1.5 м слой сложен олиготрофными торфами: фускум (степень разложения 5.0, зольность 1.5%), медиум (степень разложения 10%, зольность 3.1%) и сосново-пушицево-сфагновым (степень разложения 35%, зольность 4.6%). Ее сменяют 0.5 м слой осоково-сфагновых мезотрофных торфов: осокового (степень разложения 35%, зольность 4.6%) и травяного (степень разложения 40%, зольность 6.2), с глубины 2.0 м – осоковый и травяные эвтрофные торфа (степень разложения 45%, зольность 6.5%).

Пункт 5 (П5) – осоково-сфагновая топь, расположенная в центральной части болотного массива и представляющая автономную часть ЛП (56°58′17.57″ N 82°37′04.22″ E), располагается в одном из центров образования Васюганского болота. Растительность – кустарничково-травяно-сфагновый фитоценоз. Кустарничковый ярус (Chamaedaphne calyculata L., Andromeda polifolia L., Oxycoccus microcarpus Turcz. ex Rupr.) высотой 10 см развит слабо и занимает преимущественно положительные элементы микрорельефа. В травяном ярусе преобладают Eriophorum vaginatum L. и Carex rostrata Stokes. Моховой ярус представлен различными видами сфагновых мхов (Sphagnum fuscum (Schimp) Klinger, Sph. angustifolium Jensen ex Russow и Sph. magellanicum Вrid.), формирующих микрорельеф. Торфяная залежь в пределах П5 достигает мощности 3.0 м. Верхний метровый слой сложен олиготрофными торфами: фускум (степень разложения 5%, зольность 2.3%) и сфагновым мочажинным (степень разложения 15%, зольность 3.1%). Его сменяет полуметровый слой осоково-сфагнового мезотрофного торфа, в котором степень разложения увеличивается до 35%, а зольность – до 5.5%. Слой 150–300 см представлен эвтрофными торфами (осоковым, травяным, папоротниковым), степень разложения которых находится в диапазоне 40–50%, а зольность – 5.8–9.2% (табл. 1).

Подстилающие породы на болоте – илистая темно-серая гумусированная глина с содержанием раковин пресноводных моллюсков.

Торфяные залежи в пределах ЛП были классифицированы как торфяные олиготрофные типичные на мелких торфах (П2) и остаточно-эутрофные на глубоких торфах почвы (П3 и П5) [26], по WRB – Ombric Histosols [20].

Газовый режим в торфяных залежах изучали в летние периоды в 2004–2007 и 2010–2013 гг. в трехкратной повторности “peepers”-методом [7, 40]. Приборы для определения концентрации СО2 и СН4 были предоставлены отделением геологии факультета точных наук Университета Невшателя (Швейцария). В качестве пробоотборников использовали камеры из оргстекла размером 3 × 4 см и объемом 30 мл. Мембранный полисульфоновый фильтр накладывали на боковую стенку камеры и фиксировали винтами. Камеру заполняли дистиллированной водой и закрывали ее аналогичным фильтром. Соединенные между собой полыми пластиковыми трубками камеры опускали на всю глубину торфяной залежи с учетом ее стратиграфии. Спустя 30 дней, необходимых для уравновешивания газовой фазы торфяной залежи и камеры, камеры вынимали. Из каждой камеры через полисульфоновый мембранный фильтр шприцом производили забор жидкости, которую переносили в равном объеме (по 5 мл) в 3 вакутейнера. Для прекращения микробиологической активности добавляли в них 2–3 капли HgCl. Вакутейнеры помещали в коробку пробками вниз и доставляли в лабораторию. Далее после дегазации (вакутейнеры помещали в термостат при 50°С и в течение 30 мин периодически встряхивали) отобранный из вакутейнеров газ анализировали на газовом хроматографе “Кристалл 5000.1” (Россия).

Для измерения эмиссии СО2 и СН4 в 2004 и 2005 гг. использовали метод Шаркова [25], показания которого были скорректированы на основании параллельно проведенных опытов с методом статических замкнутых камер. С 2006 г. измерение эмиссии проводили камерным методом. В исследуемых пунктах ЛП устанавливали по 3 камеры [36]. Газовые замеры проводили ежемесячно в теплый период (май, июль, сентябрь), последовательно по пунктам наблюдений в одно и то же время. С целью определения оптимальных сроков для замера эмиссии газов были проведены исследования в течение дня в разные периоды лета. В результате замеры на ЛП начинали всегда с 12.00 с П5 и заканчивали в 14.30 дня в П2. Экспозиционную камеру из оргстекла объемом 60.8 л, накрытую колпаком из теплоизоляции с ламинированной отражающей алюминиевой фольгой (тепофол А4 мм), на время измерения устанавливали на стальное основание размером 37 × 37 см, предварительно заглубленное в залежь. Герметизация системы достигалась с помощью гидрозатвора (вода заливалась в пазы основания, чтобы место контакта камеры и основания было погружено в воду). В отверстие на верхней поверхности камеры вставляли резиновую пробку с металлической трубкой и надетым на нее резиновым шлангом для отбора проб газа. Циркуляция воздуха в камере осуществлялась с помощью встроенного вентилятора. Из каждой камеры в равноотстоящие периоды времени производили отбор трех проб газа (общее время экспозиции составило 30–60 мин) и таким образом, на каждом пункте отбирали образцы газов в девяти повторностях. Газовый состав анализировали на хроматографе “Кристалл 5000.1”. Эмиссию рассчитывали по [21], при расчете суммарных потоков парниковых газов за теплый период исследуемых лет использовали численное интегрирование по методу трапеций.

В исследуемые месяцы влажность торфа определяли весовым методом (в пяти повторностях), уровень болотных вод (УБВ) – в колодцах каждого пункта. За нулевую отметку была принята условная отметка средней поверхности болотного ландшафта, положение уровня определяли как разность отметок репера и зеркала болотных вод [17]. Ботанический состав и степень разложения устанавливали согласно ГОСТ 28245.2–89, ГОСТ 28245.2–89 [16], полную влагоемкость – расчетным методом.

Все анализы выполнены в аккредитованной лаборатории Томского государственного педагогического университета (№ РОСС RU.0001.516054) и в Центре коллективного пользования Томского политехнического университета “Аналитический центр геохимии природных систем”.

Обработку массивов данных осуществляли с помощью пакета программ STATISTICA 8.0 и Microsoft Excel 10.0. Проводили дисперсионный анализ (Factorial ANOVA) и расчет коэффициентов корреляции.

РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ

Характеристика погодных условий. При характеристике погодных условий использовали гидротермический коэффициент (ГТК), представляющий отношение суммы осадков за теплый период с температурой выше 10°C к испаряемости, выраженной суммой температур за этот же период, уменьшенной в 10 раз. Репрезентативность этого показателя обоснована в работе [3]. Исходные данные для расчета ГТК были взяты из интернета http://meteocenter.net/ (2004–2012 гг.) и http://aisori–m.meteo.ru/ (2013 г.).

За восьмилетний цикл исследований два года (2004, 2007 гг.) с ГТК 1.3–1.6 относились к средним годам за теплый период. Два года (2005 и 2011 гг.) с ГТК 1.8–2.1 характеризовались как увлажненные. К сухим годам принадлежали 4 года (2006, 2010, 2012, 2013 гг.) с ГТК 0.8–1.2. Следует отметить, что экстремально сухих лет, как и экстремально влажных, за исследуемый период не наблюдалось.

Уровень болотных вод и влажность. Амплитуда колебаний УБВ в П3 и П5 относительно средней поверхности болота за эти годы составила соответственно 16 и 13 см, в П2 она достигала 41 см, что свидетельствует о контрастном режиме влажности в аккумулятивной части болота. При движении к автономной части болота УБВ повышался, амплитуда УБВ соответственно уменьшалась. Влажность верхнего полуметрового слоя торфяной залежи в теплые периоды исследуемых лет поддерживалась в пределах 0.9–1.0 полной влагоемкости, в нижних слоях – на уровне полной влагоемкости, и только в П2 в отдельные годы в верхнем слое 0–50 см влажность уменьшалась до 0.7 полной влагоемкости.

Концентрация СО2 и СН4в слое 0–100 см торфяных залежей ЛП. В связи с тем, что мощность залежи П2 – 1 м, сравним динамику газового режима по остальным пунктам ЛП в слоях 0–50 и 50–100 см. Рассмотрим, что происходит с концентрацией СО2 в залежах ЛП на примере теплого периода представительных лет: влажного 2005 (ГТК 1.8) и сухого 2006 (ГТК 0.9) гг.

Концентрация СО2 за 2 года в слое 0–50 см всех пунктов ЛП варьировала от 0.1 до 1.8 ммоль/дм3, в слое 50–100 см – от 0.2 до 4.2 ммоль/дм3. Концентрация СО2 была больше в торфяной залежи П2 как по средним, так и по максимальным значениям (2.61 и 4.20 ммоль/дм3 соответственно). В меньших концентрациях СО2 наблюдали в П3 и П5 (рис. 1). Во влажный год диапазон концентрации СО2 в метровой торфяной залежи был в пределах 0.1–4.2, в сухой – 0.2–3.0 ммоль/дм3. В сухой год в П3 и П5 отмечали уменьшение концентрации СО2 в слое 0–50 см только в сентябре (ГТК сентября – 0.5). В П2 такое уменьшение происходило в мае (ГТК мая – 1.0) во всем метровом слое, а в другие месяцы сохранялись невысокие значения – до 0.3 ммоль/дм3. Заметим, что скорость биогенной газогенерации в органогенной среде больше, чем интенсивность потенциальной диффузии в жидкой среде, поэтому на любой глубине торфяной залежи создаются условия локального скопления газов [15], поэтому в профиле отмечали пульсирующую динамику СО2.

Рис. 1.

Динамика концентрации СО2 на глубине 50 см (I) и 50–100 см (II) торфяных залежей аккумулятивной (П2), транзитной (П3) и автономной (П5) частей ландшафтного профиля. Здесь и на рис. 2, 3 (а) и (b) – влажный и сухой годы соответственно.

Выше отмечалось, что торфяная залежь П2 разнообразна по типовому и видовому уровню слагаемых торфов. В то время как метровый слой в П3 и П5 по типу залежи и видовому составу одинаковый (тип – верховой, вид – сфагнум) и в незначительной степени различается в слое 50–100 см по видовому составу мхов (тип – верховой, вид – комплексный и медиум торф). В результате динамика концентрации СО2 в П3 и П5 была близка по показателям, что указывает на важную роль ботанического состава торфяной залежи в формировании ее газового режима. Важно отметить и тот факт, что высокие концентрации СО2 наблюдали на глубине 100 см независимо от ГТК года.

Полученные данные по концентрации СО2 были проанализированы с помощью четырехфакторного дисперсионного анализа. Оценивали влияние на динамику концентрации СО2 следующих параметров: пункт, год, месяц наблюдений и глубина слоя торфяной залежи (табл. 2). Проведенный анализ выявил достоверное влияние учитываемых параметров на динамику концентрации СО2, но в большей степени (71% общей дисперсии (ОД)) она зависела от глубины залегания слоя. Для всех пунктов ЛП независимо от ГТК года абсолютные значения концентрации СО2 и амплитуда их колебаний были больше на глубине 100 см, чем на глубине 50 см. Вторым по влиянию (23% ОД) оказался месяц наблюдений. Максимальные значения концентрации СО2 чаще выявляли в июле. Динамика СО2 в меньшей степени зависела от пункта наблюдений (4% ОД) и года исследования (2% ОД). В пункте 2, имеющем наименьшую мощность залежи, были отмечены существенные различия по концентрации СО2 между глубинами и месяцами. Для осоково-сфагновой топи (П5) концентрация СО2 в большей степени различалась по годам: ее колебания были сглажены во влажный и отчетливо выражены в сухой год (рис. 1).

Таблица 2.  

Влияние факторов на концентрацию СО2 и CH4 в торфяных залежах ландшафтного профиля (по результатам четырехфакторного дисперсионного анализа)

Фактор* Дисперсия Критерий Фишера % от общей дисперсии Уровень значимости
СО2
Пункт 1.1903 168.96 4 <0.0001
Год 0.7154 101.56 2
Месяц 7.4866 1062.76 23
Глубина 22.8252 3240.17 71
CH4
Пункт 0.0047 8.73 2 0.0004
Год 0.0007 1.36 0 0.2480
Месяц 0.0239 44.72 9 0.0001
Глубина 0.2389 446.48 89 0.0001

* Рассматриваемые факторы и их градации: пункты ЛП – П2, П3, П5; год – влажный, сухой; месяц – май, июль, сентябрь; глубина – 50, 50–100 см. Влияние фактора достоверно при уровне значимости р < 0.05

Сложность процессов, происходящих в торфяных залежах болот разной стратиграфии, далеко не всегда подтверждает закономерности динамики концентрации парниковых газов, отмечаемые исследователями в других экосистемах. Так, предполагается образование СО2 в аэробных слоях залежи, а в торфяных залежах он обнаруживается в глубоких слоях с преимущественно анаэробными условиями. Образование СН4 считается облигатно анаэробным процессом, но в торфяных залежах он может присутствовать и в поверхностном аэробном слое залежи.

Рассмотрим динамику концентрации СН4 в слоях 0–50 и 50–100 см в залежах ЛП во влажный и в сухой годы исследования, также как это было сделано выше для СО2. Концентрация СH4 в слое 0–50 см всех пунктов ЛП за 2 года варьировала от 0.01 до 1.15 ммоль/дм3, в слое 50–100 см – от 0.11 до 0.26 ммоль/дм3. Во влажный год диапазон значений концентрации СH4 был от 0.01 до 0.26, в сухой год – от 0.01 до 0.22 ммоль/дм3 (рис. 2). Концентрация СН4, как и в случае с СО2 была наибольшей в слое 50–100 см, причем в оба года, а в П5 по значениям была выше в сухой год. Осоково-сфагновая топь (П5) выделялась среди других пунктов ЛП максимальной концентрацией СН4 на исследуемых глубинах во все сроки наблюдений. Можно заметить, что характер динамики СН4 в П3 и П5 отличается от выше рассмотренной динамики СО2 в этих же пунктах. Полагаем, это связано с особенностями процесса метанообразования в разных по ботаническому составу слоях торфяных залежей. Отсюда следует, что неравномерность образования СН4 в болотах объясняется временны́ми и внутризалежными факторами, которые в свою очередь благоприятствуют локальному скоплению СН4 преимущественно в нижней части торфяной залежи и далее распространяются в ней в различных направлениях, не выделяясь в атмосферу.

Рис. 2.

Динамика концентрации СH4 на глубине 50 см (I) и 50–100 см (II) торфяных залежей аккумулятивной (П2), транзитной (П3) и автономной (П5) частей ландшафтного профиля.

Полученные данные по концентрации СН4 были проанализированы с помощью четырехфакторного дисперсионного анализа (табл. 3). Динамику концентрации СН4 на ЛП, как и в случае с СО2, в большей степени (89% ОД) определяла глубина слоя залежи. Концентрация СН4 в слое 50–100 см была в 1.5–16 раз больше, чем в слое 0–50 см. Вклад пространственной вариабельности (пункт наблюдения) и временно́й (месяц наблюдения) изменчивости в общую дисперсию был значительно меньше (9 и 2% соответственно). Концентрация СН4 на исследуемых пунктах характеризовалась максимальными значениями не в июле (как для СО2), а в мае и сентябре, что можно объяснить более высокими значениями ГТК в эти периоды.

Таблица 3.  

Влияние факторов на концентрацию СО2 и CH4 в торфяной залежи П3 – транзитной части ландшафтного профиля (по результатам трехфакторного дисперсионного анализа)

Фактор* Дисперсия Критерий Фишера % от общей дисперсии Уровень значимости
СО2
Год 0.0904 211.31 16 <0.0001
Месяц 0.0111 25.96 2
Глубина 0.4676 1092.58 82
CH4
Год 0.0386 676.76 23 <0.0001
Месяц 0.0043 75.18 3
Глубина 0.1209 2119.99 74

* Рассматриваемые факторы и их градации: год – влажный, сухой; месяц – май, июль, сентябрь; глубина – 50, 50–100, 100–150, 150–200, 200–300 см. Влияние фактора достоверно при уровне значимости р < 0.05

Важно обратить внимание на тот факт, что в болотах газовый режим в значительной степени определяется водно-физическими и биохимическими свойствами торфяной залежи. Биохимические свойства в залежах формируются преимущественно в условиях субаквальной консервации растений-торфообразователей. По мере накопления растительной массы слои торфяной залежи, перекрываемые новыми порциями растительных остатков, постепенно погружаются на глубину и попадают в зону аэробно-анаэробного разложения, где процессы трансформации ОВ имеют интенсивность уже совершенно иного порядка [24, 28]. На первый план выходят биохимические процессы превращения ОВ торфов (дегидратация и декарбоксилирование), приводящие к полимеризации, упрочнению молекул сложных полимеров. В результате в торфяных залежах формируется самостоятельная газовая фаза, обусловленная в том числе и кинетическими особенностями биохимических процессов, что наблюдалось в рассмотренной выше динамике парниковых газов в залежах ЛП.

Концентрация СО2 и СН4в трехметровой торфяной залежи. Рассмотрим динамику концентраций СО2 и СН4 в торфяной залежи за теплый период 2011 (ГТК 2.1) и 2012 (ГТК 0.8) на примере трехметровой залежи транзитной части ЛП – П3 (рис. 3). Уровень болотных вод в П3 с мая по сентябрь 2011 г. изменялся от (–23) до (–27) см, тогда как в 2012 г. – от 22 до 42 см относительно средней поверхности болота.

Рис. 3.

Динамика концентрации СO2 (I) и СН4 (II) в торфяной залежи транзитной части ландшафтного профиля – П3.

В этих условиях концентрация СО2 в верхнем метровом слое П3 за двухлетний период наблюдений варьировала от 0.03 до 0.40 ммоль/дм3, в слое 2–3 м – от 0.16 до 0.69 ммоль/дм3. В глубоких слоях залежи значения были больше, а амплитуда их колебаний меньше, чем в верхнем слое. Во влажный год происходило постепенное увеличение концентрации СО2 к подстилающей породе. Оно имело более выраженный характер в мае с ГТК 1.4. В сухой год показатели концентрации СО2 сильно флуктуировали по профилю. Однако, тенденция увеличения СО2 вниз по профилю сохранялась. Граничным слоем, где происходило увеличение, можно обозначить преимущественно слой 150–200 см, в котором олиготрофный тип сменился на мезотрофный тип торфа, представленный мезотрофным осоковым торфом.

Концентрация СH4 в верхнем метровом слое П3 в 2011 (ГТК 2.1) и 2012 гг. (ГТК 0.8) изменялась в пределах 0.01–0.14 ммоль/дм3, в слое 2–3 м – 0.06–0.41 ммоль/дм3. Поверхностные слои залежи при снижении УБВ, характеризовались, как правило, минимальными значениями концентрации метана, что подтверждается и другими исследователями [30, 35, 37, 38]. Отмечено возрастание концентрации СH4, как и СO2, вниз по профилю. Оно имело более выраженный характер в слоях 100–150 и 150–200 см. Следует отметить, что во влажный год концентрация СH4 была в 2 раза больше, а ее различия как между слоями залежи, так и по месяцам, оказались более существенными, чем в сухой год (рис. 3).

Достоверность выявленных различий подтверждена результатами трехфакторного дисперсионного анализа. Динамику концентрации СО2, как и СH4 в большей степени определяла глубина слоя (82 и 74% ОД соответственно). Меньшее влияние оказывали год (16 и 23% ОД) и месяц (2 и 3% ОД соответственно) исследования (табл. 3).

Мониторинг средних значений концентраций СО2 и СН4 на ЛП. За восьмилетний период наблюдений средние значения концентрации СО2 в торфяных залежах ЛП находились в пределах 0.2–2.6 ммоль/дм3. В отдельные месяцы концентрация СО2 в экстремальных значениях опускалась до минимального значения 0.01, а в максимальном – не превышала 4.20 ммоль/дм3. В работах других авторов, изучавших газовый режим олиготрофных болот этой же территории, разовые замеры концентрации СО2 варьировали от 0.12 до 3.16 ммоль/дм3 [18], а согласно [19], концентрация СО2 изменялась от 0.04 до 1.98 ммоль/дм3.

За восьмилетний период средние значения концентрации СН4 в залежах ЛП изменялись в пределах 0.03–1.50 ммоль/дм3. В отдельные месяцы концентрация СН4 уменьшалась до 0.001 и увеличивалась до 2.19 ммоль/дм3. Согласно [1, 19], концентрация СН4 в олиготрофных болотах этой же территории по разовым наблюдениям показывала значения от 0.1 до 3.0 ммоль/дм3. Изменение концентрации СН4 в торфяных залежах П3 и П5 так же, как в случае с СО2, наиболее часто происходило на границе смен типов торфов 100–150 и 150–200 см. Верхние слои при низком стоянии болотных вод как правило характеризовались концентрацией СН4, близкой к нулю.

Корреляция между концентрациями исследуемых газов, свойствами залежи и климатическими условиями. Различный характер динамики концентрации парниковых газов на ЛП обусловлен и внутризалежными факторами. Одним из них является ботанический состав торфов на типовом и видовом уровнях [34, 37]. Известно, что направленность трансформации ОВ торфов характеризуется скоростью выделения СО2, которая определяется их химической природой. Ранее было показано, что по величине накопления СО2 в процессе минерализации верховые торфа располагаются в ряд: сфагново-мочажинный > комплексный > фускум > пушицево-сфагновый > > шейхцериевый > пушицевый [8].

Проведенный в настоящем исследовании однофакторный дисперсионный анализ выявил достоверное влияние ботанического состава торфа как на концентрацию СО2 (F (критерий Фишера) = = 27.7 при p (уровень значимости) < 0.0001), так и на концентрацию СН4 (F = 18.3 при p < 0.0001). Максимальные значения концентрации СО2 выявляли в слоях, представленных комплексным (олиготрофный тип) и древесно-пушицевым (мезотрофный тип) торфами. Концентрация СН4 последовательно возрастала от верховых к переходным и далее к низинным торфам.

Также была выявлена высокая линейная связь (0.77 < r < 0.92) между температурой и концентрацией СО2 в слоях 0–50 и 50–100 см и средняя положительная связь (0.50 < r < 0.61) между температурой и концентрацией СН4 в слое 50–100 см всех пунктов ЛП. При расчете коэффициентов корреляции между концентрацией газов и температурой в трехметровой залежи П3 выявлена высокая обратная связь, то есть концентрация исследуемых газов увеличивалась с уменьшением температуры по профилю.

Высокая обратная связь выявлена между концентрациями парниковых газов в слое 0–50 см П3 и УБВ (r = –0.9). Понижение УБВ приводило к увеличению концентрации СО2, как во влажный, так и в сухой годы исследования, что касается концентрации СН4, то ее обратная связь с УБВ во влажный год сменялась на прямую в сухой год.

Таким образом, процессы, протекающие в торфяных залежах олиготрофных болот, многофакторные, и выявить механизм совместного влияния всех показателей на формирование газового режима представляет определенную трудность и пока остается открытым. Обратим внимание на тот факт, что болотные экосистемы относятся к водным объектам, так как в их составе до 98% принадлежит воде. Двухфазная система болотная вода–газ требует учета закономерностей карбонатно-кальциевого равновесия и его обратимости в растворах [22]. Величины рНсол в торфах ЛП изменялись в пределах 2.4–4.5, что определило абсолютное преобладание растворенного СО2 над всеми остальными формами.

Принимая во внимание отмеченные особенности динамики концентрации СО2 и СН4 по ЛП и в торфяных залежах ЛП, рассмотрим их эмиссию.

Эмиссия и потоки парниковых газов. Эмиссия СО2 в торфяных залежах за теплые периоды лет исследований варьировала от 3.9 до 160.3 мг СО2/(м2 ч) (табл. 4). Повышенную эмиссию СО2 отмечали в более сухие по ГТК годы. Например, в 2006 г. с ГТК 0.9 она составила в П2, П3, П5 соответственно 101.5, 113.4, 120.2 мг СО2/(м2 ч). Пункты П3 и П5 с мощностью залежи 3 м характеризовались близкими значениями эмиссии СО2. Эмиссия СО2 в пункте П2 с метровой залежью отличалась от остальных пунктов. Во влажный год она была больше, а в сухие и средние годы – меньше, чем в П3 и П5. Надо полагать, что мощность торфяной залежи является немаловажным фактором, влияющим на эмиссию парниковых газов.

Таблица 4.  

Диапазон значений (над чертой) и средние за год значения (под чертой) эмиссии СО2 и СН4 в торфяных залежах ландшафтного профиля

Год/ГТК CO2, мг CO2/(м2 ч) CH4, мг CH4/(м2 ч)
П2 П3 П5 П2 П3 П5
2004/1.6 $\frac{{56.8{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 121.0{\text{ }}}}{{86.8 \pm 11.7}}$ $\frac{{32.9{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 95.2}}{{57.7 \pm 11.2}}$ $\frac{{20.5{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 87.9{\text{ }}}}{{43.4 \pm 22.2}}$ $\frac{{1.0{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 3.2}}{{2.2 \pm 0.4}}$ $\frac{{1.2{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 5.3}}{{3.1 \pm 0.7}}$ $\frac{{1.9{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 10.7{\text{ }}}}{{6.1 \pm 1.7}}$
2005/1.8 $\frac{{11.0{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 96.8{\text{ }}}}{{50.0 \pm 15.0}}$ $\frac{{51.3{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 110.0}}{{86.5 \pm 10.3}}$ $\frac{{1.3{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 2.6}}{{2.0 \pm 0.3}}$ $\frac{{2.2{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 4.1}}{{3.5 \pm 0.4}}$ $\frac{{3.1{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 8.8}}{{6.3 \pm 1.1}}$
2006/0.9 $\frac{{60.2{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 148.3{\text{ }}}}{{101.5 \pm 18.1}}$ $\frac{{49.6{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 157.8}}{{113.4 \pm 19.1}}$ $\frac{{{\text{67}}{\text{.1}}{\kern 1pt} - {\kern 1pt} 160.3}}{{120.3 \pm 7.6}}$ $\frac{{0.4{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 2.7}}{{1.6 \pm 0.4}}$ $\frac{{2.1{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 3.3}}{{2.6 \pm 0.2}}$ $\frac{{2.2{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 4.6}}{{3.6 \pm 0.4}}$
2007/1.3 $\frac{{29.3{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 96.8}}{{65.0 \pm 19.6}}$ $\frac{{77.0{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 110.0}}{{95.3 \pm 9.7}}$ $\frac{{{\text{71}}{\text{.1}}{\kern 1pt} - {\kern 1pt} 101.0}}{{86.1 \pm 6.7}}$ $\frac{{1.5{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 2.6}}{{2.0 \pm 0.4}}$ $\frac{{2.2{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 4.1}}{{3.3 \pm 0.6}}$ $\frac{{3.1{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 8.8}}{{6.7 \pm 1.8}}$
2011/2.1 $\frac{{22.2{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 42.7}}{{17.0 \pm 4.1}}$ $\frac{{( - 3.0){\kern 1pt} --2.1}}{{0.5 \pm 0.1}}$
2012/0.8 $\frac{{10.1{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 47.4}}{{24.0 \pm 11.8}}$ $\frac{{1.3{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 3.4}}{{2.1 \pm 0.7}}$
2013/1.2 $\frac{{3.9{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 31.7}}{{21.6 \pm 8.9}}$ $\frac{{1.3{\kern 1pt} --{\kern 1pt} 2.8}}{{2.1 \pm 0.4}}$

Примечание. Прочерк – не определяли, “±” – доверительный интервал.

Исследования показали, что за теплые периоды (май–сентябрь) 2004–2007 и 2011–2013 гг. потоки углерода СО2 на ЛП не превышали 120 г C/(м2 г) и не опускались ниже 17 г C/(м2 г) (рис. 4). Анализ динамики потоков углерода СО2 в разные по ГТК годам и пунктам ЛП не выявил четких закономерностей. Однако следует отметить, что на всех пунктах ЛП отмечали максимальные значения потоков углерода СО2 в сухой год с ГТК 0.9.

Рис. 4.

Потоки СO2 за теплый период 2004–2007 гг. из торфяной залежи ландшафтного профиля.

Эмиссия СН4 в исследуемых торфяных залежах за теплые периоды лет исследований варьировала от (–3.0) до 10.7 мг СН4/(м2 ч). Эмиссия СН4 в отличие от СО2 характеризовалась наименьшими значениями в сухие годы. Ее увеличение происходило в годы с ГТК > 1.3. За весь период наблюдений только в мае 2011 г. эмиссия метана имела отрицательное значение (–3.0) мг СН4/(м2 ч). На ландшафтном профиле эмиссия метана нарастала в ряду П2 < П3 < П5. Максимальных значений она достигала в осоково-сфагновой топи (П5), занимающей автономную позицию ЛП. Контрастный водный режим, вследствие аккумулятивной позиции на ЛП и небольшой мощности торфяной залежи, снижали процесс метанообразования на П2, о чем свидетельствуют минимальные значения эмиссии СН4 среди всех пунктов ЛП.

Потоки СH4 изменялись в диапазоне 0.5–6.7 г C/(м2 г). В годы с ГТК 1.3–1.8 потоки углерода СH4 на каждом из пунктов ЛП характеризовались близкими значениями, тогда как в год с ГТК 0.9 они опускались до минимальных значений. Относительно позиции на ЛП – четко прослеживали тенденцию увеличения потоков углерода СH4 от П2 к П3 и П5, не зависящую от ГТК исследуемых лет (рис. 5).

Рис. 5.

Потоки СH4 за теплый период 2004–2007 гг. из торфяной залежи ландшафтного профиля.

Важно отметить, что невысокие значения эмиссии метана в южно-таежной зоне Западной Сибири, возможно, предопределены преобладанием на исследуемой территории практически постоянных влажных климатических условий. Большинство лет исследований оказались близки к среднемноголетним значениям. Экстремально влажные и сухие годы бывают крайне редко и сложно предположить реакцию образования потоков газов в этих условиях. Например, для особо обводненных участков северной части Западно-Сибирской равнины приводятся годовые значения потоков СН4 в пределах 10–20 г C/(м2 г), из них на зимние – приходится не более 3% [23].

Обнаружение многочисленных связей между показателями продуцирования парниковых газов и различными параметрами режимов свидетельствует о сложности внутри залежных процессов и необходимости дальнейшего изучения факторов, влияющих на их активность.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

За многолетний период исследования торфяных залежей на ландшафтном профиле олиготрофного болота южно-таежной зоны Западной Сибири определено, что концентрация СО2 изменялась в пределах от 0.01 до 4.20 ммоль/дм3, эмиссия – от 3.9 до 160.3 мг СО2 /(м2 ч), потоки – от 17 до 120.5 г С /(м2 г). Концентрация СН4 варьировала от 0.01 до 2.19 ммоль/дм3, эмиссия – от 0.4 до 10.7 мг СН4/(м2 ч), потоки – от 0.5 до 6.7 г С/(м2 г).

Установлено, что в торфяных залежах ЛП имеет место пространственная, внутризалежная вариабельность и временна́я изменчивость концентраций париковых газов. В большей степени проявляется их внутризалежная вариабельность. На фоне неравномерного распределения СО2 и СН4 в торфяных залежах обнаружена закономерность увеличения их концентрации и уменьшения амплитуды их колебаний с глубиной, что указывает на важность учета мощности торфяной залежи при определении депонированного и эмиссирующего углерода в виде парниковых газов. Временнýю изменчивость концентрации парниковых газов в верхнем метровом слое залежей в большей степени определяли погодные условия месяца, а не года наблюдений. В этом слое максимальные значения концентрации СО2 чаще регистрировали в июле, СН4 – в мае и сентябре. При рассмотрении трехметровой залежи (на примере транзитной части ЛП) максимальное влияние оказывал год исследования. Концентрация СH4 во влажный год с ГТК 2.1 была в 2 раза больше, чем в сухой год с ГТК 0.8. Пространственная вариабельность определялась водным режимом и соответственно положением пункта на ЛП. Образование СH4 более активно проходило в метровой залежи осоково-сфагновой топи, занимающей автономную позицию ЛП.

Отмечено достоверное влияние типового и видового состава торфов, слагающих торфяную залежь, на внутризалежную активность образования СO2 и СH4.

Максимальные значения потоков углерода СО2 и минимальные СН4 выявляли на всех пунктах ЛП в сухой год с ГТК 0.9. Потоки углерода СH4, независимо от ГТК лет, последовательно возрастали от аккумулятивной к транзитной и далее к автономной части ЛП.

В целом олиготрофные болота южно-таежной зоны Западной Сибири выделяют углерод в виде газов СО2 и СН4 в небольших количествах, если сравнить с его депонированием на этой территории. Вот почему столь важно при планировании освоения торфяных ресурсов определиться с выделением на территории Западной Сибири охраняемого фонда этих природных экосистем, являющихся значительными резервуарами потенциально мобильного органического углерода на планете.

ФИНАНСИРОВАНИЕ РАБОТЫ

Работа выполнена в рамках программы развития междисциплинарной научно-образовательной школы МГУ имени М.В. Ломоносова “Будущее планеты и глобальные изменения окружающей среды” и при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 19-29-05197.

Список литературы

  1. Бажин Н.М. Метан в атмосфере // Соросовский образовательный журнал. 2000. Т. 6. № 3. С. 52–57.

  2. Бобрик А.А., Гончарова О.Ю., Матышак Г.В., Рыжова И.М., Макаров М.И., Тимофеева М.В. Распределение компонентов углеродного цикла почв лесных экосистем северной, средней и южной тайги Западной Сибири // Почвоведение. 2020. № 11. С. 1328–1340.

  3. Будыко М.И. Изменения климата. Л.: Гидрометеоиздат, 1974. 280 с.

  4. Вомперский С.Э. Роль болот в круговороте углерода // Биогеоценотические особенности болот и их рациональное использование. М.: Наука, 1994. С. 5–37.

  5. Добровольский В.В. Основы биогеохимии. М.: Высшая школа, 1998. 413 с.

  6. Елисеев А.В. Глобальный цикл метана: обзор // Фундаментальная и прикладная климатология. 2018. Т. 1. С. 52–70.

  7. Инишева Л.И., Виноградов В.Ю., Голубина О.А., Ларина Г.В., Порохина Е.В., Шинкеева Н.А., Шурова М.В. Болотные стационары Томского государственного педагогического университета. Томск: Изд-во ТГП-У, 2010. 118 с.

  8. Инишева Л.И., Дементьева Т.В. Скорость минерализации органического вещества торфа // Почвоведение. 2000. № 2. С. 196–203.

  9. Карелин Д.В., Почикалов А.В., Замолодчиков Д.Г., Гитарский М.Л. Факторы пространственно-временной изменчивости потоков СО2 из почв южно-таежного ельника на Валдае // Лесоведение. 2014. № 4. С. 56–66.

  10. Кудеяров В.Н. Результаты 25-летних исследований углеродного баланса на территории России // Проблемы истории, методологии и социологии почвоведения. Пущино: Товарищество научных изданий КМК, 2017. С. 12–17.

  11. Кудеяров В.Н., Заварзин Г.А., Благодатский С.А., Борисов А.В., Воронин П.Ю., Демкин В.А., Демкина Т.С., Евдокимов И.В., Замолодчиков Д.Г., Карелин Д.В., Комаров А.С., Курганова И.Н., Ларионова А.А., Лопес де Гереню В.О., Уткин А.И., Чертов О.Г. Пулы и потоки углерода в наземных экосистемах России. М.: Наука, 2007. 315 с.

  12. Курганова И.Н., Лопес-де-Гереню В.О., Хорошаев Д.А., Мякшина Т.Н., Сапронов Д.В., Жмурин В.А., Кудеяров В.Н. Анализ многолетней динамики дыхания почв в лесном и луговых ценозах Приокско-террасного биосферного заповедника в свете современных климатических трендов // Почвоведение. 2020. № 10. С. 1220–1236. https://doi.org/10.31857/S0032180X20100111

  13. Лиштван И.И., Базин Е.Т., Косов В.И. Физические свойства торфа и торфяных залежей. Минск: Наука и техника, 1985. 326 с.

  14. Махныкина А.В., Прокушкин А.С., Меняйло О.В., Верховец С.В., Тычков И.И., Урбан А.В., Рубцов А.В., Кошурникова Н.Н., Ваганов Е.А. Влияние климатических факторов на эмиссию CO2 из почв в среднетаежных лесах Центральной Сибири: эмиссия как функция температуры и влажности почвы // Экология. 2020. № 1. С. 51–61. https://doi.org/10.31857/S0367059720010060

  15. Махов Г.А., Бажин Н.М., Ефремова Т.Т. Эмиссия метана из болот междуречья рек Оби и Томи // Химия в интересах устойчивого развития. 1999. № 2. С. 619–622.

  16. Методы определения ботанического состава и степени разложения. М.: ИПК Изд-во стандартов, 1989.

  17. Наставление гидрометеорологическим станциям и постам. Л.: Гидрометеоиздат, 1990. Вып. 8. 360 с.

  18. Наумов А.В. К вопросу об эмиссии углекислого газа и метана из болотных почв южного Васюганья // Сибирский экологический журнал. 1994. № 3. С. 269–274.

  19. Наумов А.В. Углекислый газ и метан в почвах и атмосфере болотных экосистем Западной Сибири // Сибирский экологический журнал. 2002. № 3. С. 313–318.

  20. Национальный атлас почв Российской Федерации / Ред. С.А. Шоба. М.: Астрель АСТ, 2011. 632 с.

  21. Орлов Д.С., Минько О.И., Аммосова Я.М., Каспаров С.В., Глагольев М.В. Методы исследования газовой функции почвы // Современные физические и химические методы исследования почв. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1987. С. 118–156.

  22. Смагин А.В. Газовая функция почв. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2005. 301 с.

  23. Смагин А.В., Шнырев Н.А., Садовникова Н.Б. Потоки метана в холодное время года: оценка методом закрытых камер // Почвоведение. 2016. № 2. С. 227–234. https://doi.org/10.7868/S0032180X1602012X

  24. Тюремнов С.Н. Торфяные месторождения. М.: Наука, 1976. 487 с.

  25. Шарков И.Н. Абсорбционный метод определения эмиссии СО2 из почв // Методы исследований органического вещества почв. М.: Россельхозакадемия, 2005. С. 401–407.

  26. Шишов Л.Л., Тонконогов В.Д., Лебедева И.И., Герасимова М.И. Классификация и диагностика почв России. Смоленск: Ойкумена, 2004. 342 с.

  27. Chenu C., Angers D.A., Barré P., Derrien D., Arrouays D., Balesdent J. Increasing organic stocks in agricultural soils: Knowledge gaps and potential innovations // Soil and Tillage Research. 2019. V. 188. P. 41–52. https://doi.org/10.1016/j.still.2018.04.011

  28. Clymo R.S. Assessing the accumulation of carbon in peatlands // Northern peatlands in global climate change. FDITA / Eds.: R. Laiho, L. Jukka, H. Vasander. Helsinki: Publ. of Academy of Finland, 1996. P. 207–212.

  29. Clymo R.S., Bryant C.L. Diffusion and mass flow of dissolved carbon dioxide, methane, and dissolved organic carbon in a 7-m deep raised peat bog // Geochimica et Cosmochimica Acta. 2008. V. 72. № 8. P. 2048–2066. https://doi.org/10.1016/j.gca.2008.01.032

  30. Joosten H., Sirin A., Couwenberg J., Laine J., Smith P. The role of peatlands in climate regulation Peatland Restoration and Ecosystem Services: Science, Policy and Practice. Cambridge: University Press, 2016. P. 66–79. https://doi.org/10.1017/cbo9781139177788.005

  31. Köster E., Köster K., Berninger F., Prokushkin A., Aaltonen H., Zhou X., Pumpanen J. Changes in fluxes of carbon dioxide and methane caused by fire in Siberian boreal forest with continuous permafrost // J. Environmental Management. 2018. V. 228. P. 405–415. https://doi.org/10.1016/j.jenvman.2018.09.051

  32. Lappalainen E. General review on world peatland and peat resources: Global peat resources. Finland: Saarijärvi, 1996. P. 53–57. https://doi.org/10.1007/978-1-4419-0851-3_161

  33. Le Quéré C., Andrew R.M., Canadell J.G et al. Global Carbon Budget // Earth Syst. Sci. Data. 2016. V. 8. № 2. P. 605–649. https://doi.org/10.5194/essd-8-605-2016

  34. Moore T.R. Dissolved organic carbon in a northern boreal landscape // Global Biogeochemical Cycles. 2003. V. 17. № 4. 110914. https://doi.org/10.1029/2003gb002050

  35. Naumov A.V. Emission of CH4 and CO2 in connection with temperature conditions of peat bog soils in the northern taiga // West Siberian Peatlands and Carbon Cycle: Past and Present subzone. Noyabrsk: Proceedings of the International Field Symposium. Novosibirsk, 2001. P. 110–112.

  36. Naumov A.V., Smolentseva E.N. Chapter 7. Estimation of carbon dioxide exchange of cascade geochemically conjugated steppe ecosystems in salinity condition // Steppe ecosystems: biological diversity, management and resto-ration. N.Y.: Nova Science, 2013. P. 153–163.

  37. Nilsson M., Bohlin E. Methane and Carbon Dioxide Concentrations in Bogs and Fens with Special Reference to the Effects of the Botanical Composition // Peat J. Ecology. 1993. V. 81. № 4. P. 615–625. https://doi.org/10.2307/2261660

  38. Romanowicz E.A., Siegel D.I., Chanton J.P., Glaser P.H. Temporal variations in dissolved methane deep in the Lake Agassiz Peatlands, Minnesota // Global Biogeochemical Cycles. 1995. V. 9. № 2. P. 197–212. https://doi.org/10.1029/95gb00634

  39. Song X., Wang G., Hu Z., Ran F., Chen X. Boreal forest soil CO2 and CH4 fluxes following fire and their responses to experimental warming and drying // Science of the Total Environment. 2018. V. 664. P. 862–872. https://doi.org/10.1016/j.scitotenv.2018.07.014

  40. Steinmann Ph., Shotyk W. Sampling anoxic pore water in peatlands using “peepers” for in situ-filtration // Fresenius J. Analytical Chemistry. 1996. V. 354. P. 709–713. https://doi.org/10.1007/s0021663540709

Дополнительные материалы отсутствуют.